КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Артемов В.А. Нравственное измерение свободы и образования (опыт реконструкции русского классического анархизма). – М.,: МГОПУ, 1998, 159 с.
"Вечность" рассматриваемой автором философской темы – свободы и нравственности - актуализируется автором социокультурным прочтением применительно к образовательной сфере как важной части методологического и парадигмального ресурса.
Обращение к глубинным основаниям человеческой деятельности в духовной сфере, имплицируемых в феноменах свободы и нравственности, создает ту почву понимания и рефлексии, из которой фокусно расходится проблематика человеческого существования в социально-политической и экономической сферах. Масштабность философских исканий определена задачей "теоретической, философско-этической реконструкции высшей и наиболее перспективной разновидности анархизма" (с.9).
Автор точно и бескомпромиссно проводит анализ–оценку современного морального сознания, состояние свободы в обществе, других общественных устоев. Уверенность в позитивном направлении социальных и духовных процессах видится в реализации образовательного потенциала общества, "учительство" которого должно стать "четвертой властью" в обществе. Не искать рецепта спасения где-то на Востоке или на Западе, а увидеть его в российской школе, формирующей социокультурный образ будущего в подрастающих гражданах.
Интересным представляется внутренняя связь между концепцией "открытого общества", поднимаемой авторами сборника (На пути к открытому обществу. Идеи Карла Поппера и современная Россия. / Отв. редактор А.Н. Чумаков./ Издательство “Весь мир”, М.,1998г.), рецензируемого в №5 за этот год в журнале "GREDO" и тем подходом к наследию анархизма, который представляет Артемов В.А. К историческому прошлому они подходят по разному - например, Замковой В.И. (с.161 сборника) считает, что социокультурная традиция свободы отсутствовала в России, то Артемов В.А. прослеживает ее от новгородского вече через декабристов к классическому анархизму Кропоткина, Бакунина, Толстого Л.Н. Артемов В.А. подчеркивает особенность этой традиции: не разделение знаниевой и ценностной природы свободы, а философское преодоление, начиная от славянофилов, внешней познанной необходимости с помощью адекватности знаний и нравственных приоритетов (с.24). Но в понимании концептуального оформления будущего они сходятся на платформе светского гуманизма, имеющего корни скорее в европейских ценностях демократии и личной свободы, чем в сформированной религиозной традицией ценностях национального менталитета.
Значимость данной работы усиливается тем, что происходит переосмысление важнейших вопросов нравственного и социального бытия с учетом традиции в русской философии, представленной классическим анархизмом.
В первой главе книги рассматривается свобода как предмет философско-этических исследований. В ней вычленяются, проблема свободы в "свободном обществе" в спиральной связи от внешнего к внутреннему и проблема нравственного измерения свободы в контексте социального идеала.
Данные проблемы представлены в историко-философском ключе, где от внешних моментов исторического развития общественной мысли автор переходит к вычленению внутреннего содержания свободы в философских идеях.
Сущность свободы в античности скрыто за завесой социально-политических предпочтений. "Античное понимание свободы изначально было отягощено моментом социального неравенства и властно-волевым содержанием" (с.27).
Социальный идеал свободы, идущий от христианской философской традиции, также неудовлетворителен. Антропологическая форма свободы сужается в ней, ибо свобода – дар Бога, а не человеческая сущностная сила. "Свобода и нравственность, здесь разводятся по разным "углам" (с.66). Здесь не очень понятно, почему "по разным", если свобода и нравственность находят свой источник в едином Боге. Религиозная философия этически точно поставила нравственное освобождение человека именно в аффектно-волевой сфере. В этом смысле, она действительно была "отдыхом" "от преимущественно внешней и показной свободы античности" (с.36).
Антропоцентризм эпохи Возрождения переводит "критерий нравственности в само общество, где человеческое служение общему и есть святое дело" (с.68). Рационализм Спинозы и Гегеля, субъективный идеализм и иррационализм Канта, Шопенгауера, Ницше сделали много по продвижению свободы нравственности друг к другу, но только марксизм и русский анархизм дают действительно пример сближения их в социальном идеале (с.70). Но, в отличие от классового подхода в марксизме, анархизм решает данную проблему в более широком, социально-гуманистическом контексте, ставящем принцип свободы выше властной парадигмы общественного управления (с.48). Если источник свободы марксизма коренится в социальных отношениях, то по Артемову В.А. отправная точка свободы и ее предпосылка "животно-человеческая спонтанность" исходящая из первичного природно-космического хаоса (с.25). Пионеры в анархистски мыслящей философии – М.Букчин (экоанархизм), М.Бубер (религиозный анархизм), П.Фейерабенд (гносеологический анархизм). В России это представитель мистического анархизма – В.В.Налимов, считающий что, "ненасилие есть мать порядка" (с.49).
Во второй главе анализируется проблема соотношения свободы и нравственности в русском классическом анархизме. Первый параграф посвящен М.А.Бакунину как теоретику и практику освобождения человека и общества, и проводится связь между "анархизацией революционности" и "этизацией анархизма" как основы понимания бакунинского учения. Философский синтез Бакунина – позитивистская натурфилософия, фейербахианско-штирнеровская антропология, диалектико-материалистическая социальная философия, где стержнем выступает идея свободы в ее практически-нравственной ориентации. Уповая слишком сильно на "всечеловечность" как центр свободы в человеке, выражающийся в таких "прирожденных" качествах как "мысль" и "бунт", Бакунин в конце жизни разочаровался в человеческом материале, имеющем какую-то внутреннюю потребность в тоталитарной несвободе.
"Вот с каких пор я наблюдаю и вдумываюсь в народ… везде вижу одно – лишь полное отсутствие человечности, а одну лишь цивилизационную гангрену буржуазных стремлений. Исключения редки и даже, по –моему, не объяснимы" (с.101).
Второй параграф посвящен пониманию свободы в гуманистической этике и жизненной практике П.А. Кропоткина. Если Бакунин осуществляет попытку синтеза антропокосмического и социального подходов в своей концепции освобождения человека и общества, то Кропоткин подводит естественно-историческую и этическую основу под анархистскую концепцию, одновременно углубляя и как бы "приземляя" ее (с.125). Свобода выражается у него как общекосмическая гармония, инстинкт взаимопомощи, которая выстраивает чисто человеческую этику. Это национальное прочтение Эпикура и Руссо в их стремлении к возврату в природу. Кропоткин во всей полноте раскрывает этические проблемы анархизма (правда, второй том "Этики" не закончен) и в этом его непреходящее значение.
Третья глава посвящена нравственно-философской экспертизе проблемы свободы в системе приоритетных ценностей современного образования.
Современное образование как одно из важнейших глобальных проблем (с.138) преодолевает кризис в ценностной сфере сознания поиском единства свободы и нравственности. Наследие русского анархизма является одним из эффективных социально-нравственных решений этого единства. Эта постклассическая парадигма образования должна иметь своим методом воспитание "просто живого индивида" со всеми его слабостями и капризами (с.145) и не просто играть в свободу (как у Р. Штейнера), а действительно этически серьезно жить в свободе. Исторический пример такой педагогики – яснополянская школа Л.Н. Толстого.
Перед образованием стоит важнейшая задача освоить в жизнеориентирующей связке ценности "свобода – труд – справедливость" в контексте основных особенностей и тенденций развития отечественной и мировой культуры (с.151).
Автор здесь совершенно правильно видит, что образование несущее системообразующий характер свободы как ценности всего общества может стать реальным противовесом к сугубо формальной свободе официальной идеологии, средствам массовой информации и массовой культуре (с.140).
В заключении автор еще раз возвращается к проблеме познания свободы, не претендуя на снятие всех предыдущих точек зрения. В личностях М.А. Бакунина и П.А. Кропоткина, при всей глубочайшей коллизии теоретических исканий и социально-политической реальности, мы видим некий западнический гуманистический исток, отрицание российской государственности, построенной на бездушном деспотизме и признание англо-американской демократии с ее началом буржуазной личной свободы. "Главное, - как отмечает автор, - состоит в том, что в анархистском варианте решения проблемы соотношения свободы и нравственности как бы находится своеобразный ключ к негосударственной парадигме устройства и организации всей общественной жизни" (с.155). В этом должна состоять вся привлекательность гуманистических целей образования.
Создается в целом некая парадоксальность устремления выстроить образовательный идеал на основе одной социокультурной модели, которая не смогла стать нравственной традицией в российском обществе. Возможно, это было бы оправдано, если бы мировые тенденции развития образования привели нас к необходимости воплотить апробированный мировым сообществом анархистский вариант решения проблем в образовании, но как раз сохранение связи в менталитете "сильного государства" и "прочной морали" способствовало сохранению нашей социокультурной специфики и морали. Западу было бы очень выгодно с политической точки зрения видеть нас слабой федерацией разрозненных республик, со слабым президентом и образованием, ориентированны на вольнолюбивые европейские ценности. Даже самые чистые гуманистические побуждения могут нас привести к этому, если мы пойдем по пути негосударственной парадигмы общественной жизни. Но, все -таки урок, который извлекла Россия из учения М.А. Бакунина, есть составная часть ее истории, и этот урок нравственно-практический.
Мишучков А.А.
|