В.В. Солодкий,
ст. преподаватель ОГУ
ПРОЕКТИВНОСТЬ НАУКИ И НАУКА О ПРОЕКТИРОВАНИИ
"И вот, когда карабкаешься по обрыву, из слоя в слой, через произрастающие кирпичи и мерзкие кучки, оскальзываясь и огибая, попадешь во внезапную точку, и в ней острый вдох прервет тебе прокуренную грудь: отсюда все видно! Все как было. Каким образом всегда сохранится эта единственная точка, с которой вы очнетесь и вспомните, именно вспомните, как было?!..."
А. Битов
"Человек в пейзаже"
|
Статья эта - не более чем попытка в очередной раз обозначить некоторые требования современной науки: как со стороны самого познавательного механизма вообще, так и со стороны субъектно-объектных отношений и необходимых связей между теорией и эмпирией. Тех связей, которые, с одной стороны, уже давно получили свое осмысление, но не всегда воплощение или также актуализацию в институциональностях науки. Тех связей, которые, по мнению автора, для современной науки выступают как необходимые и внутренне (с точки зрения эффективности познавательных операций), и внешне (с точки зрения социальной роли науки и ее способности эту роль реализовать).
Они, эти связи, в своих формах и содержаниях, вновь подводят к пониманию современной науки как построенной на таком видении ее деятельностного основания, которое саму науку делает по предмету и методу, по идеалам - "технологической", а по типу связи "эмпирия - теория" - "формально-дедуктивной" с ведущей ролью не столько эмпирии или теории, сколько связей между ними; по содержанию - в той или иной степени фундаментальным или специализированно-прикладным (сферным) познанием определенных артикулированных элементов всеобщей структуры деятельности. Элементов, в реальности и в познании выступающих всегда в неразрывной связи. В этом плане артикуляция любых элементов вызывает актуализацию в познании отношения не только к ним, но и к остальным элементам. И мы вполне можем говорить о том, что указанная наука есть, тем самым, без всякого ограничения общности, скажем, теория проектирования или, шире и точнее, наука о проектировании.
Рассмотрение современной науки в целом как науки о проектировании ставит другие акценты и в возможных связях между философией и наукой, а также в их внутренней систематизации, задает возможность выстраивания особой исследовательской программы, разработка которой не входила здесь в задачи автора. Здесь лишь зафиксирована необходимость другого отношения к выстраиваемой эмпирии "нового" типа науки как особого отношения к опыту, причем не только к опыту "прошлому", опыту старому, но и необходимо прорисовываемому опыту нового - новому, будущему опыту.
Философская позиция не только объясняется. Но и делает(ся), и живет, чувствует(ся). И через это объясняется тоже. Не покидает образ, скрепленный с жизнью самого подхода. (Как вариации на тему "Сталкера" А.Тарковского.)
Пробрасывающий веревку с гайкой (гайку!) Сталкер. В Зоне неведомого-нашего - пробрасывание вперед. Проектирование...
И - уже определено - как и куда - по веревке к новому месту гайки.
Но через что - обнаруживается в пути. Там же - и конкретные "как". И - что в этот путь "втягивается", "выворачивается" на него.
При этом идем - "в комнату" - но зачем, с чем в себе - должны обнаружить в пути - иначе не доходим.
Весь мир переоткрыв. Раскрывается "потаенное". И движет нами. И мы меняемся.
Только изменившимися или обнаружившимися (из потаенного-своего) и проходим. И только такими (И это с самого начала ясно должно быть - что такими!) - и достигаем.
Но - сначала гайку кидаем. То есть от себя прежнего к будущему - символ (часть, напоминающую об утраченном целом, связывающую с ним). И - теряем ее в дороге. Заменяем на себя.
Главное, что по-другому и не ходят. Через потаенное, внутри него.
Собой. Только собой (двигая). Бросая. Обнаруживая на живое.
И это уже - культура. Опыт отношения. Отношение к опыту.
Есть основания считать, что новый опыт ниоткуда и никогда не берется, кроме как из (пере-) структуризации опыта имеющегося (к данному моменту времени). Здесь обнаруживается своя диалектика.
С одной стороны, начальный, первый опыт - как опыт несомненных отношений, уже как бы проявивший прямые возможности и даже действительность сращивания с психофизической основой мыслимости, с механизмом восприятия, лежащим в основе всякой мыслимости. В этой своей несомненности такой первый, начальный опыт является, тем самым, следуя классикам, аподиктическим основанием для будущей теоретизации, основанием возможности познания вообще, предельным логическим основанием.
С другой стороны, опыт (начальный, прошлый) как проявление опыта, то есть как проявляющийся уже опыт, приводит в кругу реальных задач к затруднениям, неизбежно ведущим к постоянным попыткам его, опыта (в смысле уже его содержаний), логической и генетической реконструкции. Такая реконструкция приводит к недообъясненности, к попытке заполнить образ реконструируемого по старому пути, в рамках уже имевшихся в опыте логики и содержательных аргументов.
Это, естественно (в силу неполноты логической системы опыта, как и всякой другой, и неизбежности постулирования извне и до действия, - что невозможно в ситуации, когда он, опыт, уже не начальный, а частичный реконструкт), приводит, как правило, к неудачам, к необходимости проблематизации и реконструкции на более высоком теоретическом уровне. Приводит к новым квазитеоретическим построениям и новому опыту (новому пониманию опыта), который, в свою очередь, требует объяснения широкого круга по-новому различаемых явлений, а стало быть, требует нового систематизированного теоретического объяснения. То есть происходит прорисовка нового опыта как опыта для становления, развития новой теории и для приложения создаваемой теории. Последняя, "прикладная" сфера есть сфера типа обычной старой науки в ее естественной установке.
При этом на любом этапе описанной структуризации не стоит забывать об исходной целостности, позволяющей такую структуризацию, являющейся ей опорой и исходным материалом. О целостности отношений психофизического восприятия реальности и начальной структуризации, данной в виде простого факта "мыслимости мной". Не забывать о том, что разъять "мой образ мира" и сам "мир передо мной", в определённом смысле, невозможно. Онтологически они друг без друга не существуют. А также - необходимо помнить о присутствии на любом этапе этого расширения нами реальности восприятия, о присутствии, наряду с этой расширенной реальностью восприятия, и ранее проведённых способов структуризации, пред-ставленных мышлению в устойчивых социокультурных образованиях. Структуризация здесь происходит не только из центра (с центром) в методологии, в мышлении, но и из социума, из социокультурных процессов. Или, если и из мышления (сознания), то понятого на других субъектных уровнях и в различных, соответствующих этим уровням, формах.
Революции, как социальные, так и научные, видимо, действительно, имеют под собой не столько попытку реализовать новую метафизическую схему, сколько, в первую очередь, остаться, "стать-БЫТЬ" в будущем. Разрыв в потере основания и, тем самым, утрата средств соединения с этой целью ("стать-быть") приводят к тому отношению теоретизации и, напротив, к такой реализации "нового" опыта, которое и есть по типу своему рационализация, заключающая в себе и практику, и теорию проектирования. В структуре нового, другого опыта и других очевидностей и теории "приживутся" только другие. Так что пока "новые" люди не начнутся действительно снова или не начнутся физически...до тех пор Зона потаенного остается просто "зоной". Название-то есть уже. А другого и не требуется. Как с общенациональная идеей...
Границы возможной мыслимости здесь нащупываются, обнаруживаются "практически", в постоянной соотнесенности двух сторон наших интенций и, соответственно наших мыслительных горизонтов, с двумя сторонами жизни и друг с другом. Первая сторона - сторона содержательная, в явном виде во многом связанная с искусственным созданием, а скорее с обнаружением, "генерального" смысла, целостности одной мысли или, если угодно, - одной парадигматической актуальности, предполагающей со своей стороны определенность в кругу возможных восприятий жизненного мира и определенность структуры, "элементов" и связей одних восприятий с другими. (Задавая пределы интерсубъективности и проявляясь в границах этой интерсубъективности - как возможных "здесь и сейчас", в этом "таком в целом" мире на психофизическом уровне содержаний пред-мышления). (Мы все способны ощущать тайну, себя, границы зон - и каждый ощущает себя в мире, где эти и подобные им вещи - на поверхности.) И здесь вопрос о "протаптывании" (термин из практики ММК), "проощущении" любых, например, предконцептуальных содержаний (как возможных здесь смыслов - психофизически), оформлений связи какой-либо с целым обнаруживается как сторона деятельностного отношения и как содержание искусственно-технической природы - перед любым человеком, желающим быть, действительно существуя. (По зоне надо суметь ходить как по Зоне, "шкурой" научаться знать, где она накажет, а где ей довериться можно. И других - не знающих так людей - в ней, в Зоне потаенного нет, как живых). Вторая сторона, "формальная", где проявляется связь форм и всего внешнего опыта социальности, форм институциалированных отношений, со способами и содержаниями восприятий. (Задавая пределы социальности, также в смысле возможной "пред-мыслимости", но уже предмыслимости не содержаний мышления, а предмыслимости определенных предметно-практических отношений). (И здесь как все наши специальности профессиональные, титулы-признания и прочие возможности внешние передавать в разных формах материал для ощущения, так и сталкеры, заборы, дрезины, веревки с гайками, "лабиринты с тайнами", бомбы, заготовленные молитвы в надежде на подаяния, прочие формы как источники возможных "приспособлений" для попадания в Зону, то есть возможно для попадания "всего лишь" в себя, для обнаружения действительного мира и задействования действительного мышления).
При этом обе эти стороны, оба вида опыта, предваряющего конкретно-содержательное мышление и его формы, в том числе теоретическое, выступают одновременно и связно, ограничивая и направляя мыслительную деятельность, с одной стороны, и являясь для нее исходным эмпирическим атериалом, уже в кругу явлений, а не на поверхности - с другой. (То, что "мы в таком вот мире живем" - за очевидностью, и рукой куда-то показали - сразу задает и тип вопросов. По поводу опыта - старого как подлежащего прояснению, нового - как именно так проясняемого сейчас. Если этого опыта, опыта "этого-ТАКОГО" не было, если это не-бывало-е, то есть это опыт другой, "не-бывающей-здесь" жизни,но не-обходимой жизни - мы в ситуации проектирования с ее витальностью. Не бывающей-здесь, не пребывающей (в явленности), но необходимой - то есть подлинной, сущностной. Но - невозможной для меня - такого еще: иначе была бы уже. Поэтому здесь сразу - и про себя, и про бывающее. И про возможность этого другого здесь БЫТЬ, СТАТЬ. И про возможность БЫТЬ В ДРУГОМ. Здесь соединяются бытие другого и быть другим. И здесь онтологии БЫТИЯ и ДРУГОГО разворачиваются в мысленном и практическом плане как ходы с разных сторон друг к другу и друг в друге одновременно. То есть сразу -и к себе, и к человеку - по-другому и к другим. Внутри другой становящейся реальности и на другом своем уровне мы вступаем в восхождение к общему, всеобщему, в трансцендентном и трансцендентальном. Тут нам нужны, могут стать и есть, становятся и философия, и наука.)
Методологически здесь можно провести аналогию с тем, как формальная спекуляция обнаруживает чистую возможность, которая не имеет, в своей изолированности, никакого - ни логического, ни практического - отношения к реальности. С другой стороны, поиск онтологических оснований для этой чистой возможности выводит на те понимания действительности, которые задают переходы от реальности к этой чистой возможности и самой этой чистой возможности через конкретное действительное содержание в реальность. И та, и другая сторона, взятые совместно, связаны с опытом как эмпирией. Причем эмпирией особого рода: помогающей обнаружить действительность не только в том, что было, но и в том, что будет (сделано).
Что есть эмпирия здесь, внутри какого процесса мы ее рассматриваем? По отношению к процессу становления науки осуществляются попытки движения от одной ситуации в теории к другой через событие перестройки способа мышления (именно это событие должно фиксироваться), которое лишь отражается в способах понимания, которые (способы понимания) и являются (а точнее, могут явиться или не явиться при наличии устремленности теории на их интерпретацию) эмпирическими фактами, тогда как "событие", точнее, изменение положения в самой реальности есть лишь указывающее на то, что "есть все", равное "может стать все" (в определенных пределах), при условии, что мышление обо всем существует - как равное всему.
(Наверное, только при разных способах мышления можно понимать и объяснять, например, экономические реалии столь различными в отношении к состоянию промышленного производства экономическими теориями. Дело ведь не только в том, что теорий нет и способов понимания -объяснения никто не выдерживает. И не только в политичности и закрытости позиций. Просто действительно разные теории получаются в разных способах мышления, имеющие под собой и разные события при единой поверхности вещей. И не только при "идеалистическом" проецировании теории на реальность, но и до него, каждый может своим "экономическим" взглядом по-разному увидеть или не увидеть вовсе реального закрытия фабрики. Даже не ощутить. Даже если "экономический" взгляд присутствует. Хотя уже здесь ясно, насколько он не только и даже очень не экономический, более того - не только широко социальный. А более всего - он есть взгляд на жизнь, причем при одновременном ее проживании и одновременном отношении к проживанию себя. Предельно - есть разная степень отнесенности и содержание отношения к смерти. То есть разное взаимоснятие мышления, чувствования, действования. Есть здесь и совсем другой аспект - по поводу "простоты" (хуже воровства) и заранее не предзаданной артикулированности (я бы даже осмелился говорить об артифицированности) мыслительного и даже предмыслительного "отражения" при выделении имеющихся целостностей, событий и пр. При такой непредзаданности мы либо ничего не различали бы, либо различали бы все - так много и постоянно в своем актуальном содержании сознания, что это не позволяло бы быть. Или могли бы бесконечно долго или постоянно - при непрерывности или дискретности механизмов сознательного - фиксироваться на одном. Например, постоянно и бесконечно -причем без изменений или в потоке - активно опознавать стоящий перед нами холодильник как холодильник. А уж если опознать, что он пустой - то кома такого сознания обеспечена навсегда. - В не меньшей, если не в принципиально большей степени отмеченная артифицированность относится к событиям и состояниям теоретического мышления.)
Нельзя сказать, чтобы у этой позиции не нашлось опоры в определенных традициях философии. И не только в рамках гегелевского панлогизма. К такой неклассической рациональности нас приближают с разных сторон. В частности, феноменология Э. Гуссерля и его последователей ставит рядом с событием в "реальности" событие в мышлении (мышления), а не просто отражения события реальности; позитивизм обнаруживает диалектику формы и содержания с той стороны, которая позволяет рассматривать в основном именно формность как предметность. То есть пространство мышления в его формировании онтологизируется, а субъект проходит в познании и деятельности этот же путь на уровне онтогенеза (т. е. отсылка уже к более ранним традициям).
Перейдем теперь от обще-гносеологических аргументов в требованиях и обосновании современной науки как науки проективной к аргументам и обоснованиям, имеющим характер внутри-"генетический" (в плане процесса исторического формирования самой науки как субъектно-объектных отношений, отношений теории-эмпирии, внутренних характеристик содержания научной деятельности) и внешне-"генетический" (связанный с определенной социальной ролью науки и перестраиванием отношений меняющихся научности и социальности).
Пока дело касалось изучения природы и использования свойств природных объектов в такого рода технических устройствах и в такой степени, что это использование (а уж тем более само объяснение свойств) еще не воздействовало явным, поверхностно видимым образом на социальность и не вызывало самим фактом своего существования такое следствие как изменение содержания и условий социального, и пока это не захватывало самого социального, его сторон, внутрь себя, до тех пор все было хорошо с "классической" наукой естественно-научного содержания и "естественных" установок (в терминологии Гуссерля), держащейся на натуралистическом понимании субъектно-объектных отношений. Отношений, где объект, несмотря на заклятия, существует отдельно и независимо от субъекта, до него и, конкретнее, - до любой его предметной практики; причем до практики, понимаемой опять-таки как внешнее отношение с существующим до нее. Нельзя сказать, что эта сторона науки никем не была понята и реализована по-другому. От Галилея до Гейзенберга, от Декарта и Канта до Маркса и Гуссерля с Хайдеггером, а также теоретиков социологии знания были достигнуты понимания и в научной практике, и в рефлексии науки и практики, их отношений. Может быть, мы здесь просто имеем пример того, как поздняя философия и наука часто забывают уроки предшественников, а точнее не имеют их в актуальном внимании или какие-то акценты теряются в обсуждении, остаются не продолженными. А может быть, мы имеем дело с примерами гигантов, опередивших даже профессионально "мыслящую" часть человечества на века. Не говоря уже о массовидных формах научной практики (хотя последние вообще можно пробовать отрицать...)
Необходимость изменений (не разово экземплифицированных, а нормативных) в практике и рефлексии науки теперь должна быть связана и действительно связана не только с внутринаучными устремлениями ухватить нечто в полноте и целостности, а также гуманизировать познание, что тоже конечно приводит к пусть даже простому расширению места, повышению значимости гуманитарного, социального знания. Хотя можно согласиться с М. Хайдеггером, а еще раньше с К. Марксом, что мы присутствуем при таком поворачивании, такой игре вещей, когда все - весь мир - предстает (и даже существует) - в отношениях, в от- и над- деятельностных идеальностях, в искусственностях. Уже всегда - в ускользании предметно-вещественной стороны в угоду операциональной, переходящей через все границы задействованности лишь естественно-научных подходов и закономерностей даже в техническом проектировании, не говоря уже о социальном. Ну и что, что есть нефтепроводы в Чечне, скажут Вам. И вообще, какая связь между состоянием хозяйства и состоянием экономики. Господствует представленность всегда в другом и через другое. Всегда - встроенность. Человек настолько не может определить себя, отталкиваясь от чего-то другого (вроде проектирования по прототипу), что должен - от самого себя (кстати, о Декарте). Все определяется человеком, от человека. А его - нет. Свобода как вынужденное состояние. Но - не бесовство, а тотальность ПРОЕКТА (уже здесь, уже вокруг). Проект у-ЧАСТ-ия. Идеальное выступает как место, движущее и движущееся, вынуждая символичность, у-МЕСТ-ность нашего существования.
Более того, без пониманий социальности технико-технологического, и наоборот, технико-ориентированной рациональности социального, технологичности научного (всмысле "технологический подход", "технологическая наука" Галилея) - без всех этих пониманий сама наука в нынешних условиях оказывается непродуктивной и никому не нужной. И даже во всех смыслах безответственной. Просто со временем проявилось то, что с самого начала было в выше обозначенных технических средствах (а не понимать их как средства - уже и натурализировать, и демонизировать технику), но выступило на поверхность только теперь, в развитых формах этих средств, в более явных проявлениях, а именно - единство их природной и социальной сторон. Единство, существующее уже по самому механизму их замышления, а потому требующее и адекватного механизма понимания.
А с другой стороны, это и есть природа человеческого; здесь и генезис, и тенденции. То есть здесь и вопрос потери человеком себя без такой ресоциализации, без реконструкции рационализации социального и без актуализации в мышлении и в науке технического. То есть это вопросы витальные не только для науки внутри социума, но и для науки вместе с социумом, со всей культурой.
Дело в том, что механизмы, которые возможно использовать человеку, не могут носить внешнего характера. Ни по отношению к природе, ни по отношению к обществу, ни по отношению к человеку, его способностям, сущностным силам (духовно-практическим возможностям). Во-первых, никогда по природе своей такие механизмы и не были внешними, игнорирование чего может сказываться. И со временем сказалось. А во-вторых, неработающими оказываются модели, основанные на другом понимании механизма, как внешнего.
Социум, к примеру, использует механизм и сам становится другим. Он не использует его внешним образом: вот социум, а вот механизм. Они друг в друге. Причём это действующий механизм. То есть нам надо всё, что мы хотим здесь получить, сделать, проожидать - всё это нам надо видеть в действии, в изменении, в том, как это будет (да ещё и у нас, нами, т.е. в нашей практике). И это должно быть понято и СПРОЕЦИРОВАНО на конкретный носитель механизма, СПРОЕКТИРОВАНО в нём. Это с одной стороны. Со стороны практики и её формирования. А с другой, с точки зрения науки, именно так (как такое проектирование такого механизма) и должно пониматься общество. Именно этого строятся и модели. Исходными моментами этих моделей и исходными моментами теоретизации должно быть "схватывание" этой практики в её изменении, а точнее скажем, с учётом нас и будущего - в её становлении, формировании нами (нами и через нас, как частью становящегося; и нами, как соучастниками источника активности в механизме). Тут и обнаружить в себе заранее свою у-ЧАСТЬ, то есть увидеть и целое будущее, частью которого себя делаем, делая целое; и себя, своё будущее, которое делаем, делая как часть (целого же). Такое "двойное" зрение, видение и есть источник проблематизации в науке. А "точка такого зрения", как способ существования - и есть та "точка", та "уместность". И тогда наука здесь - теория становления нами практики, которая и является её эмпирией (точнее, явится - так мы её ставим - как эмпирию той теории будущей).
Такие вот связи. Сталкер кидает верёвку с гайкой. И люди начинают двигаться и обсуждать с собой и другими, как им и - при такой-то гайке с верёвкой - в жизни жить дальше. "При гайке" - так как надо всегда уже потом находиться в этом пути и (равно) всегда иметь способ этого.
Конечно, в своей вещно-предметной или институционализированной форме некоторые носители механизмов (например, конкретные технические устройства) могут не проявлять явным образом присутствующие в них социальные характеристики - как тотального, всеобщего, так и экзистенциального, индивидуального плана - но это не означает, что такие характеристики могут отсутствовать. В наше время накоплено достаточно опыта науками, особенно социальными, чтобы понимать, что познание (во всяком случае, познание связанного с человеком, с миром) необходимо проводить на уровне схватывания отношений в их целостности.
Но при этом понятная, вроде бы, мысль, что целостность (как некоторая не просто свойственность, а качественность) может быть выявлена лишь на уровне развития, и требует, тем самым, обратиться к ситуациям развития, либо осуществив мощную историческую абстрагирующую реконструкцию (удержание именно теоретической модели развитого объекта на разных уровнях в разных исторических периодах, как это сделал Маркс), либо осуществив саму попытку развития (и попытку понимания ситуации как ситуации развития) по отношению к некоторой практически данной квазицелостности, пытаясь одновременно осуществить практические и теоретические шаги навстречу развиваемому объекту и развивающей деятельности, по отношению к "пробрасыванию" в будущее, к проектированию. Таким образом. в отношении познания, предусматривающего выход на уровень целостности, проблема науки о проектировании также не носит частного характера.
И здесь по отношению к будущему объекту эмпирия должна заявлять и проявлять в конкретном объекте, а теория прояснять заявленное и подлежащее последующей конкретизации в ходе практических и познавательных операций через три основных стороны - в их связи. Последующее понимание и самих сторон, и их связей требует вскрытия природы и содержания стоящих за связью практики и теории отношений.
Какие это стороны, и что за отношения за ними?
Что до первой стороны, то это "внешнее" требование к будущему объекту, к его строению и функционированию, указывающая на его место, роль, функции, иногда на тип возможных к привлечению ресурсов и на ограничения - как характеристики общей природы и специфики этого объекта, указывающие на принцип его создания в части взглядов самого создателя, субъектной стороны, пока еще не ограниченной, в том числе и в своей субъективности. Здесь отражается понимание создателем, проектировщиком себя-будущего, тех ценностей и смыслов культуры, с которыми устанавливается особая конкретная связь посредством создаваемого объекта; особое соотношение себя, мира, культуры, общества.
Со второй стороны, (вследствие понимания уже вышеуказанных связей - взаимопроникновения в своем существовании и изменении единичного и общего, части и целого, искусственного воздействия, изменения и естественных закономерностей, тенденций - и с учетом этой связи) необходимо рассмотрение социально-технических закономерностей, т. е. закономерностей социального в техническом аспекте (социального здесь в широком смысле), т. е. относительно заключаемых в социальных механизмах воздействий, взаимодействий.
Какие типы механизмов и принципы конструкций задействованы были, есть, могут быть, в принципе, в "устройствах" социальных (в том числе, в узко-социальных, в технических, в предстающих и используемых человеком природных), как и за счет чего происходили изменения в их выборе, в задействовании тех или иных типов механизмов, конструктивных принципах. То есть здесь задействуются обобщенные знания из конструирования и наук о возможных принципах конструкций, типах механизмов. Речь в конечном итоге идет о законах естественных наук, технических и социальных теорий, полученных в естественной установке. То есть, когда речь идет о теориях внешне наблюдаемых закономерностей, происходившей ранее "деятельности" субъектов разного уровня. И методология, и законы определялись здесь как результат классификации и обобщения происходящего, наблюдаемого. И были закономерностями наблюдаемых "превращенных" форм, проявлениями определенных идеологий, в том числе технических и т. п. Даже природные явления наблюдались и фиксировались, определялись в рамках определенной операционально-технической идеологии и соответствующей ей измерительной аппаратуры (приборы фиксирую действия чьих-то сил). Стало быть, речь шла либо о метафизически понятой прагматичности знания, связанной с конкретным пониманием прагматики и сущностных сил, способностей человека, либо отнюдь не о научно-теоретическом, а о эмпирическом знании. По типу своему, даже квазиэмпирическом, ибо непонятно, к эмпирическому уровню каких теорий оно относилось. В этом отношении механика и механические свойства человеческого организма и конкретно-исторической метафизики образуют локальную теорию достаточно случайно (в сравнении с процессом специального выстраивания теории и науки в целом). Причём, указанное знание было не проектировочным, а рецептурным. То есть - именно в такой ситуации, в таком случае - работает. Хотя там, где эти "законы" выступают как неизменные и относительно точные - физическая природа в "нормальных земных" условиях и связанный с ней и помимо нас существующий объект там - эта естественная установка срабатывает, но именно относительно "точно такой" ситуации. Чтобы обнаружить неизменное. Но там всегда только нужные законы срабатывают, именно в искусственно-технических устройствах, где задействуются, проявляются одни законы и ограничивается к проявлению действие других. Или, точнее, оно "нейтрально" к действию специально отобранных первых законов, причем в определенный период времени, природа и структура которого также совпадает с природой задействуемых законов (в техническом, физическом времени - "пока не стерлось изделие, оно существует как такое изделие, но как на такое в это время сила трения на него как бы не действует"). В социальных же механизмах, в социальной деятельности и познании невозможно такое искусственное сужение характеристик условий. Вероятно можно сказать, что наряду с техническими объектами (будь то объекты промышленно-производственные, "машинной" и тому подобной инженерии или инженерии "социальной"), понимаемыми как воплощение механизмов и законов "естественной" , физической или социальной природы - т. е. природы, следы проявления которой эмпирически воспринимаемы как именно ее следы, а не как само воздействие, и между техническими объектами, механизмами "искусственной" природы социальной уже в двух своих уровнях - разница примерно как между объектами ньютоновской физики и объектами теории относительности.
Итак, мы имеем дело с таким специфическим участием человека в мире, в механизмах как именно в создаваемых "здесь и сейчас" (от-, над- и с- человеком) - на будущее - и нельзя вернуть прошлое или использовать отношение к прошлому как отношение к настоящему, - такое отношение растворяется опять в прошлом, а отношение может быть сформировано только из будущего и лишь с таким учетом прошлого, лишь в той мере, в какой прошлое дает нам опыт отношения, установленного нами с будущим. Точнее, материал для этого нового опыта, представленного в его новой структуре.
Тем самым, построение "мест" в нашей методологии (также, вероятно, как и определение "времен") - это не один из способов (как произвольный), а СПОСОБ существования мышления (как его места, в этом проступающее); как действие, событие, обнаруживающее "местность" (целостно, как ландшафт), "у-мест-ность" рассуждения, действия-мысли, а также ее реальность, ее связи, расположение, тем самым реальность предмета мысли, предмета самого проектирования.
То есть, с третьей стороны, в практике осуществляется и в теории проясняется, во взаимной их конкретизации, как создаваться будет, что возможно вообще создать, что лучше создавать, через что. Содержательно здесь связываются требования к функционированию и требования к конструкции, к механизму. (Связываются и с субъектной стороны, и с объектной, имея в виду как субъектную составляющую - и в носителе субъективности, и в объекте, и в их отношениях, так и объектную во всех этих элементах. Это и есть параллели искусственного и естественного в вышеуказанных установках в практике и науке.)
И здесь в части ощутимости (и представления о ней, и возможности первых очевидностей) предстоящей рациональности стоит искусство, искусное, искусственно воображаемое (и сами чувства, образы искусства, и представления об искусстве в их разной представленности и оценках: как часть практического, мифо-религиозного опыта и как часть соответствующей теоретизации - мифология, религия, философия).
В этом отношении, что нас поражает в искусстве? То есть, что в искусстве происходит?
Наличие какой-то другой действительности (какой-то еще более ставшей, представленной и более неизбежной - вообще и для меня). Действительности, которая зримо (есть здесь важный момент ощутимости) выражает нас и выражает нами. При этом "выражает нас" сказывается тем, что мы это понимаем. Тем, что мы припоминаем это как свое бывшее уже. А "выражает нами" - тем, что это (происходящее здесь и сейчас и еще никогда раньше нами не сделанное) про нас. То есть, как мы должны были бы поступить и поступим как только наступит это. А оно уже наступит. Мы его уже узнаем как свое. Это - "из нас сделанное", но что-то неизвестно откуда взявшееся и по-другому действующее (другое делающее). Но представляющее - более подлинное (истинное) и более реальное (на самом деле за всем существующее).
Так же и в мышлении. Мыслят нами, а мы только понимаем. Мысль делает шаг в этой за-реальности (в реальности не присутствия или сверх присутствия в нашей обычной реальности), отталкиваясь от самого его существования - этого трансцендентного и трансцендентального, этого пространства другого опыта, признавая его за точку опоры и за материал.
Как мы шагаем: от земли - ногой толкаемся, а не законами физики, которые через это можем понимать, если это увидели - как не-бывалое (или - в поэзии написать - и тут про механизмы рефлексии, "остранения" - отдельно).
Из мысли, так намеченной, можно уйти только в действие, т. е. обнаружить действие мыслимое как мышление действующего. То есть мысль эта онтологична. Уже попадание в ее пространство, ее поток есть действие укорененное. И поэтому и проективность в ней, как ее проективность, тоже онтологична. Необходимое, а не возможное. И которое уже (всегда) есть. Только мы в нее можем не попасть (при отсутствии наших связных онтологии и ЕСТЬ).
И - всегда - мысль (со-, пре-, провождается) действием. Должна, если она мысль. Хотя бы в схеме. И в этом действии, в отношении к нему как к случившемуся, живому, мысль и проступает. Понимать свои мысли (равно) - в них действовать. И это - то, что нужно, чтобы быть, бывать. А несоответствие бывания и есть ситуация. Остановка. Со (всем). Это очень трудно - остановиться "в мысли". Это как бы и невозможно (сделать и описать - искусственно). Здесь и происходит "отдирание от себя ее (мысли) предмета".
Это то, что касается ощутимости будущего, возможности его помышления как несомненности, как акта внутреннего состояния.
Что касается содержаний теоретизации, речь здесь должна идти о теории существования и функционирования, развития идей как теории рациональности в целом (здесь возможно задействование различных философских традиций; удачным примером в смысле явной представленности и артикулированности отношения к вопросу объективации как содержания самой идеи, так и ее субъекта, может являться, хотя бы, гегелевская система.
При этом надо понимать - во всем богатстве отношения, хотя неизбежно в вариативной конкретизации (в смысле философской позиции), - и отношение иррационального и рационального. Их взаимоприсутствие, связь, генетическое и динамическое равновесие. Необходимо тут же иметь в виде связи объективации - субъективации не только в аспекте, обращенном к содержанию отношений и его сторонам, но и обращенном к процессу его осуществления, реализации и используемым средствам (знаково-символический, логический аппарат, аналитические техники, инструменты реального действия и коммуникации и т. д.).
Но в первую очередь эта практика и теория - это практика рационализации и теория рациональности. При этом нельзя понимать их односторонне. Здесь явно недостаточна только индивидуально-мыслительная, рассудочная или только внутринаучная рациональность (да ещё определённого периода и типа), или только социальная, деятельностная, технико-функциональная, так же как и абсолютизация любого другого вида рациональности или какой-то её стороны. Различные точки зрения здесь, дополняя друг друга, являются фокусами конкретизации, могут выступать как парагдигматизирующие подходы, устанавливающие связи по отношению и к экзистенциальной ситуации субъекта, и к реалиям его жизнедеятельности.
Такая практика и такая теория - в их связи - выступают как империя и теория социокультурной науки проектирования. Как технолого-конструктивистской теории, синтетической по отношению к социально-культурным теориям естественной установки. Практика проектирования выступает эмпирией этой теории как прояснения рациональности, смысла и намерения, идеи, как конкретизируемых в определённой цели, которая в свою очередь объективирует себя в определённых средствах в каждом конкретном случае. И тем самым опыт внутренних и внешних, опыт последовательной смены внутренних и внешних структур, как этапов процессов рационализации и есть эмпирическое знание. Как иррациональная сторона познания, связанного с проектированием как явлением. Фиксация же того или иного из вышеуказанных фокусов рассмотрения может приводить к выработке прикладного знания - как сферного - и частных видов проектирования - по отношению к определённым типам рациональности (социальной, технической и пр.).
Таким образом, можно сказать, что проектирование становится, формируется (и практически, и теоретически). В линии связи, взаимовключения и перехода между СПОСОБОМ ОПРЕДЕЛЕНИЯ БЫТИЯ и ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ, выводящего нас в конкретику РЕАЛЬНОГО проживания бытия в его действительных отношениях. То есть задающего, в том числе, возможность вернуться в (вернуть себя, на самом деле, вернуть себе, но уже - другую) жизнь. С её возможностью ощутимости, но уже новой и возможностью вернуться опять к деятельности, а по отношению к ней, к её ситуации - в мышление.
А вопрос об определении БЫТИЯ (речь, конечно, не о формальных определениях или не столько о них) и его отношений с ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ - это вопрос философии (конкретной МЕТАФИЗИКИ и конкретной ОНТОЛОГИИ) и философской системы (о характере связи метафизики и онтологии) и методологии (о способах установления связи, способах понимания, помышления, рационализации). А размышления о тех формах опыта, в которых эта связь нам дана и реализация этого опыта, продолжении его - это обращения (ретроспективно и перспективно) к культуре и проектированию как к культивированию человеческого. Ибо. как утверждал не без оснований Ж.-П. Сартр, "человек - существо, которое устремлено к будущему и сознает, что оно проецирует себя в будущее. Человек - это прежде всего проект, который переживается субъективно, а не мох, не плесень, не цветная капуста. Ничто не существует до этого проекта, нет ничего на умопостигаемом небе, и человек станет таким, каков его проект бытия".
ЛИТЕРАТУРА
1. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М.: Медиум, 1995. - 323 с.
2. Гуссерль Э. Картезианские размышления. - С.-Птб.: Наука, Ювента. - 1998. - 315 с.
3. Донских О.А., Кочергин А.Н. Античная философия. Мифология в зеркале рефлексии. - М.: Изд-во Московск. ун-та, 1993. - 240 с.
4. Кутырев В.А. Естественное и искусственное: война миров. - Н.Новгород: Нижний Новгород, 1994. - 190 с.
5. Митчем К. Что такое философия техники? - М.: Аспект Пресс, 1995. - 150 с.
6. Сартр Ж.П. Экзистенциализм - это гуманизм //Сумерки богов. - М.: Политиздат, 1990. - С. 319-344.
7. Солодкая М.С. К единству социального и технического: проблемы и тенденции развития научных подходов к управлению. - Оренбург: ДиМур, 1997. - 208 с.
8. Суркова Л.В. Парадигма техницизма в цивилизационном процессе. - М., 1998. - 163 с.
9. Философия и методология науки //Под ред. В. И. Купцова. - М.: Аспект Пресс, 1996. - 546 с.
10. Хайдеггер М. Время и бытие. - М.: Республика, 1993. - 445 с.
|