Т.В. Науменко,
кандидат философских наук
МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ И ЖУРНАЛИСТИКА
Статья первая
Любое исследование, связанное с анализом духовно-практических разновидностей социальной деятельности, рано или поздно вынуждено обратиться к рассмотрению проблемы массового сознания, ибо тот слой сознания общества, в котором функционируют знания, превращенные в убеждения, традиции и т. д., то есть сознание, непосредственно включенное в практическую деятельность, и называется массовым сознанием. С такой необходимостью сталкиваются и теоретические исследования в области журналистики.
Несмотря на солидный объем публикаций, посвященных массовому сознанию, удовлетворительной для всех ясности в его понимании пока что, как представляется, нет.
Несомненно, что для внесения некоторой определенности в понимание этой проблемы, необходимо обратиться к рассмотрению феномена сознания вообще.
Социальная деятельность есть целенаправленное и, более того, целеполагающее изменение действительности. Таковой она является в силу своего сознательного характера.
В самом деле, мир существует для человека только субъективно, то есть только в форме сознания, отражающего мир. Сознательность есть имманентная характеристика социальной деятельности. Более того, сама деятельность возможна только как сознательная, ибо специфика деятельности как активности заключается, в частности, в том, что отражение реального мира в форме чувств и идей предвосхищает действия конкретного субъекта, чем и придает им не только целенаправленный, но и целеполагающий характер. С другой стороны, сознание, как момент социальной деятельности, вне и помимо социальной деятельности не существует вообще, выступая в качестве ее внутреннего опосредования.
Многоаспектность сознания является основанием многоаспектности его анализа различными науками. Нас в данном случае интересует теоретико-социологическая сторона дела, поэтому мы отвлекаемся от собственно социально-философских и гносеологических аспектов проблемы сознания, связанных с рассмотрением субординационно-координационных связей социальной материи и общественного сознания, отмечая только, что сознание как один из моментов способа бытия социальной материи, то есть как один из ее атрибутов, неотъемлемых свойств, является отображением последней в голове субъектов, ее рефлексией, и в качестве таковой - одной из форм социальной деятельности.
Для анализа сознания наукой выработан целый ряд парных категорий, характеризующих ту или иную сторону этого явления: общественное сознание и сознание общества, обыденное и теоретическое (научное), эмпирическое и теоретическое, чувственное и рациональное, специализированное и массовое сознание, идеология и общественная психология и т.д.
Все эти категории описывают и объясняют феномен сознания с разных сторон и в разных аспектах. Исследователю, использующему эти категории, важно не впасть в методологическую крайность, когда совокупность, точнее, система, категорий строится исключительно в зависимости от тех или иных познавательных задач. Безусловно, автор волен выбирать и использовать ту или иную систему понятий для адекватного описания и объяснения исследуемого объекта, однако этот выбор - отнюдь не самодовлеющ, он обязан учитывать логику самого объекта и именно ей подчинять логику исследования.
В этой связи встает методологическая проблема, связанная с необходимостью определиться с вопросом о моноструктурности-полиструктурности объекта.
В самом деле, одну или несколько структур имеет тот или иной объект, а, стало быть, одну или несколько систем понятий необходимо (и возможно) строить, чтобы воспроизвести данный объект в теории?
В данном случае представляется методологически правильным согласиться с учеными, считающими, что качественная определенность объекта исключает возможность его полструктурности, а, значит, и система категорий, теоретически реконструирующих его, тоже должна быть одна - учитывающая логику самого объекта. Очевидно, только такую систему категорий можно считать научной.
Возвращаясь к проблеме структурирования сознания, необходимо отметить, что система категорий, предлагаемая наукой для объяснения сознания, только тогда будет “работающей” в методологическом и содержательном плане, когда категории и понятия будут субординированы согласно логике самого исследуемого объекта, то есть, в нашем случае, - сознания.
Как представляется, основные положения такой логики могут заключаться в следующем.
Деятельность как способ бытия социальной материи имеет в качестве своих противоречивых сторон познание и практику. Результатом познавательной деятельности (познания) является знание, включающееся в практику в форме деятельности со знанием, то есть в форме сознательной деятельности.
Иначе говоря, сознание есть осознанное знание и в качестве такового является формой деятельности. Сознание не существует вне знания, знание есть способ существования сознания, материализованный в языке.
Категории чувственное и рациональное характеризуют процесс познания с точки зрения структуры, выступая как его формы. Стало быть, данная пара категорий характеризует не собственно сознание, как осознанное знание, а процесс получения, возникновения знания, т.е. процесс познания.
Категории эмпирическое и теоретическое, в свою очередь, характеризуют не структуру познания, а структуру знания, т. е. содержание познания.
Относительно категорий обыденное и теоретическое (научное) необходимо заметить, что данная пара категорий характеризует сознание с точки зрения методов получения знания, являющегося способом его существования.
Один из исследователей, придерживающихся данной точки зрения, так определяет эту категорию: “Обыденное сознание - это такое сознание, которое направлено на круг явлений, не обязательно требующих для своего практического использования научного подхода, которое основано на житейско-эмпирических знаниях и навыках, добытых вненаучным путем”.1 И приводит в качестве иллюстрации следующий пример: "Домашняя хозяйка покупает на рынке товары, нужные семье, не руководствуясь экономическими законами стоимости и законами спроса и предложения, а исходя из чисто эмпирически наблюдаемых колебаний в рыночных ценах. Качество пищевых продуктов эта хозяйка определяет не путем химических анализов, а по внешним признакам. Готовит обед она на основе “рецептов” и “технологии”, которым ее обучили мать и соседки".2
На первый взгляд может показаться, что пример опровергает теоретическое положение, иллюстрацией которого он, по мнению автора, является, ибо в примере речь идет как раз не о сознании, обыденном или каком-либо другом, а о знании, полученном нашей хозяйкой вненаучным способом, и применяемом ею в своей практической деятельности по обеспечению семьи средствами существования (в данном случае - продуктами питания).
А если бы наша хозяйка для тех же целей применяла научные методы, например, при покупке продуктов исходила непосредственно из закона стоимости, а при определении их качества использовала не внешние признаки, а, скажем, спектральный анализ или еще что-нибудь из арсенала органической химии, биохимии, - в этом случае могла бы идти речь о научном сознании нашей героини?
Ответ, казалось бы, вполне очевиден и однозначен: нет, не могла. Ведь речь снова должна идти о научном знании, применяемом хозяйкой в своей сугубо практической деятельности.
Поэтому когда тот или иной автор говорит о таких разновидностях общественного сознания как обыденное и научное, то не ведет ли он речь об уровнях знания (в данном случае об эмпирическом и теоретическом), а не о разновидностях сознания?
Присмотримся к ситуации внимательнее. С одной стороны, это действительно так, ибо знание есть способ, которым существует сознание и способ, которым что-либо существует для самого сознания.
С другой стороны, сознание определяется не только лежащим в его основании знанием. Важными компонентами сознания (как индивидуального, так и группового) являются социальные установки субъектов (носителей сознания), существующие как состояния готовности, предрасположенности субъектов к определенной активности в определенной ситуации,3 иначе говоря, имеющиеся у людей определенные взгляды, позиции, убеждения, вера и т. п.
“Социальная установка всегда содержит три обязательных компонента: знание о чем-то или о ком-то (когнитивный компонент), эмоционально-оценочное отношение к объекту установки и готовность действовать определенным образом в соответствии с первыми двумя компонентами”.4
Формой существования социальных установок являются стереотипы, например, этнические стереотипы поведения, описанные Л.Н. Гумилевым.5
То есть, когда мы говорим об обыденном сознании, то речь идет о сознании, вплетенном непосредственно в практическую деятельность людей, сознании, являющемся моментом, стороной, аспектом собственно практической деятельности, отдельных ее актов, независимо от того, каким путем получено знание, лежащее в основе такого сознания.
И в качестве такового, вплетенного непосредственно в практику сознания, обыденное сознание (знание) является практическим сознанием, противостоящим (категориально) сознанию (знанию) теоретическому.
В этом аспекте рассмотрения обыденное сознание предстает как массовое сознание (знание), а теоретическое - как специализированное сознание (знание). “Для соотнесения сознания, функционирующего в системах практической и духовной деятельности, может быть использовано представление об уровнях. Тогда сознание, живущее в системе практики, выступает как практическое (массовое), а сознание в системе духовной деятельности выступает как специализированное”.6
Деление сознания на массовое (практическое) и специализированное (теоретическое) есть, таким образом, деление, связанное с различением практической и духовной деятельности, где “с точки зрения целого материальные компоненты функционально преобладают в практической деятельности (практике), поскольку ее целью является преобразование действительности, а в духовной деятельности, наоборот, функционально преобладают духовные компоненты, поскольку ее цель - отражение действительности.”7
Именно понимание массового сознания как сознания практического, “где связь практического действия и мышления имеет непосредственный характер”,8 является адекватным пониманием этого объекта, снимающим теоретические и методологические трудности, связанные с объяснением этого феномена, возникающие у многих авторов, исследующих его.
Большинство этих трудностей возникают у авторов из-за простой методологической ошибки, влекущей увод их мысли в сторону от сути рассматриваемой проблемы. Примером и иллюстрацией такого методологического недостатка является, на наш взгляд, подход Б.А. Грушина к анализу массового сознания.
Пытаясь вскрыть сущность массового сознания, он, во-первых, принимает в качестве исходного пункта своего анализа терминологическое допущение, что центральным понятием, лежащим в основе выделения (определения) массового сознания является понятие “масса”.9
Такой “этимологический” подход, взятый автором на вооружение, не дал ему возможности не только вскрыть сущность данного явления, но даже и приблизиться к решению подобной задачи, и вынудил его заняться исследованием проблем, имеющих к ней во многом отдаленное отношение.
Так, автор, по сути, подменяет задачу вскрытия сущности массового сознания (которая, кстати, была заявлена им в самом начале работы)10 поисками “социальной природы массового сознания”11, при этом не объясняя, в чем заключается необходимость поиска социальной природы феномена, который сам является принципиально социальным.
Конечно, нельзя отказать исследователю в праве ставить и решать задачу обоснования положения о том, что массовое сознание - явление сугубо социальное, то есть присущее только общественным формам жизни, и, стало быть, заведомо имеющее “социальную природу”, хотя, насколько известно, никто и не пытается доказывать обратное - что массовое сознание встречается, например, и в растительном мире. Однако эвристическая ценность такого рода обоснования тем самым ставится под вопрос.
Во-вторых, автор предпринимает анализ “исторического аспекта” проблемы, “центральное ядро” которого формулируется следующим образом: "С чем, собственно, мы имеем дело, говоря о массовом сознании, - с явлением ли, которое объективно возникло совсем (или относительно) недавно, либо с явлением, которое существовало испокон веков, во все времена, но в силу тех или иных обстоятельств лишь в нашу эпоху привлекло внимание науки, было открыто ею?"12
Перечень подобных проблем, поднимаемых и решаемых автором, не исчерпывается вышеназванными, однако ни их перечисление, ни даже решение (если представить себе, что таковое существует в рациональном виде) едва ли приблизят нас к искомой цели.
Главное же заключается в том, что принятие “массы” за исходный пункт исследования массового сознания вынуждает автора проводить, в конечном счете, малопродуктивный поиск места массы среди других социальных общностей (групп) и, стало быть, нахождения ее специфицирующих свойств, закономерным результатом которого появляется вывод о том, что массовое сознание является “эксгрупповым”, “разрушающим границы” всех существующих в обществе групп.13
Несмотря на критику этих взглядов другими учеными, в частности, А.К. Уледовым, автор продолжает настаивать на эксгрупповом характере массового сознания.14
Необходимо отметить, что автор и сам понимает уязвимость избранного им подхода, связанную, помимо прочего, со сложными отношениями этого подхода с обычной логикой. Поэтому его правомерность автор обосновывает “не только соображениями чистой логики, исходящей из признания общей специфики обсуждаемого объекта, но и результатами конкретного анализа ряда эмпирически фиксируемых форм его существования”.15
Если “чистая логика”, как видно из приведенной посылки, автора не вполне устраивает, то какую же логику следует в этом случае предпочесть? Вероятно, какую-либо не вполне “чистую”?
Однако, если “результаты конкретного анализа эмпирически фиксируемых форм” не согласуются у автора с “чистой логикой”, то представляется более предпочтительным сначала усомниться в этих результатах, а потом уже в бесстрастной логике, даже если она, по мнению автора, и исходит из некоей “общей (?) специфики”.
Пытаясь найти компромисс между “эксгрупповым” массовым сознанием и “групповой”, по сути, массой, положенной в основу своего подхода, автор приходит к “виртуозному” решению: масса есть социальная общность, но не есть социальная группа16, в силу чего возможны и, по мнению автора, вполне реальны такие явления как, например, “внутригрупповые массы”.17
В результате массы таких “гносеологических компромиссов”, связанных с “массой”, автор, сам, по-видимому, того не замечая, приходит к выводу, что поставленная им в начале исследования задача принципиально невыполнима, ибо в предисловии читаем: “Центральное место в ней (т. е. в книге - Прим. авт.) занимают собственно теоретические аспекты анализа рассматриваемого предмета, касающегося, во-первых, самого определения указанного понятия...”18 и далее: “читатель, приступая к книге, должен иметь в виду, что это - первая работа, специально, целиком посвященная анализу сущности массового сознания”,19 а в третьем, завершающем, разделе книги автор убеждается “в абсолютном синкретизме массового сознания, в его эксгрупповом, то есть предельно конкретном характере, позволяющем фиксировать формы этого сознания не на абстрактно-теоретическом, а на чувственно-эмпирическом уровне рассмотрения, не средствами логического анализа, а с помощью непосредственных “полевых” наблюдений.”20
Читатель должен следовать на протяжении трех сотен страниц за мыслью автора, пообещавшего теоретический анализ проблемы, чтобы вместе с автором, наконец, убедиться в том, что подобный анализ, как оказывается, в принципе невозможен из-за “абсолютного синкретизма” и “предельно конкретного характера” исследуемого объекта!
Иного результата и быть, очевидно, не могло, ибо категория, соотносительная “массовому сознанию” есть не “групповое сознание” или “индивидуальное сознание”, а “специализированное сознание”, и, соответственно, деление сознания на массовое и специализированное - это деление не по субъектам сознания, а по его уровням, а именно по уровням его вовлеченности в практику - непосредственному (массовое сознание) и опосредованному (специализированное сознание).
Массовое сознание не ухватывается “чисто логическими”, теоретическими средствами автора не потому, что не схватывается теоретическими средствами в принципе, а потому, что теоретические средства, применяемые автором, являются не вполне адекватными предмету исследования, в чем, в конце концов, убеждается и сам автор, подведенный к такому неутешительному выводу наличием противоречия между логикой собственного исследования и логикой самого предмета исследования.
Именно поэтому, очевидно, необходимо различать массовое сознание и сознание масс, соответственно применяя к их анализу адекватные методологические средства. Как представляется, именно так, например, подошел к анализу сходной (по структуре) проблемы соотношения общественного сознания и сознания общества А.К. Уледов в работе “Духовная жизнь общества”, где он различает понятия “общественное сознание” и “сознание общества”.21
В этой связи необходимо добавить также, что специализированное, теоретико-научное сознание (знание) связано с практикой опосредовано. Опосредующим звеном между ними как раз и выступает массовое сознание. “Массовое сознание, таким образом, соотносительно со специализированным сознанием. Различие между ними состоит в том, что первое непосредственно определяет действия и поступки больших масс людей, выступая в качестве “сознательного побуждения”, а второе, прежде чем выполнять такую функцию, должно еще стать массовым”.22
Собственно отсюда возникает общественная потребность в переводе, превращении, преобразовании и передаче специализированного сознания в массовое, то есть непосредственно в практику, с которым (преобразованием) и связана журналистика как сфера деятельности.
Причем именно журналистика, но вовсе не наука о журналистике, как утверждает, например, Е.П. Прохоров: "Журналистская наука обращена к массовой (притом не только по количеству, но и по характеру) аудитории, она затрагивает вопросы общественной жизни в широком и разнообразном спектре ее актуальных для массового сознания проблем и явлений, благодаря чему в изданиях и программах создается панорама текущей жизни общества, образ современности".23
Ясно, что какие бы вопросы ни затрагивала та или иная наука (поскольку это именно наука, а не что-либо иное), она, принадлежа к сфере специализированного знания, обращена как раз к специализированному, а не массовому сознанию, даже если эти вопросы и проблемы актуальны, в том числе, и для массового сознания.
Для того, чтобы “обратиться” к массовому сознанию и, что самое главное, быть им адекватно воспринятой, науке необходимо трансформировать свои результаты, с необходимостью выраженные на языке научного, то есть специализированного знания, в форму, адекватную массовому сознанию.
В свою очередь, для того чтобы быть переведенными, транслированными с уровня специализированного сознания в массовое, продукты специализированного сознания должны быть адаптированы к восприятию массовым сознанием, то есть они должны принять такие формы, которые бы могли быть усвоены массовым сознанием. Журналистика является одним из тех видов деятельности, который занимается по преимуществу адаптированием для массового сознания тех продуктов специализированного сознания, которые признаны идеологически актуальными. Но журналистика (не СМИ, а именно журналистика) не является, в то же время, механическим “адаптером” идеологически актуальных продуктов. В этом отношении журналистика является средством в руках субъекта, осуществляющего целеполагающую и целенаправленную идеологическую и политическую деятельность. Именно поэтому те продукты, которые актуальны для массового сознания (массовой аудитории), журналистика не просто переводит, транслирует в соответствующие формы, приемлемые для восприятия массовым сознанием, но еще более актуализирует под углом зрения, необходимым субъекту деятельности.
Наконец, есть еще одна пара категорий, характеризующих сферу сознания и имеющих непосредственное отношение к интересующему нас массовому сознанию. Эта пара – "идеология" и "общественная психология". Об этом речь пойдет в следующей статье.
ЛИТЕРАТУРА
1. Тугаринов В.П. Философия сознания. М.: 1971, с.135.
2. Там же, с. 135-136.
3. См. Философский энциклопедический словарь, М., 1983, с.708.
4. Рощин С.К. Психология и журналистика, М., 1989, с.18, см. также Андреева Г.М. Социальная психология. М., 1980, с. 352-373.
5. См. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли, М., “Мишель и К “, б/д, с.92-100.
6. Фофанов В. П. Социальная деятельность как система, с.220.
7. Там же, с.218.
8. Фофанов В. П. Социальная деятельность и теоретическое отражение, Новосибирск, 1986. с.70.
9. См. Грушин Б. А. Массовое сознание, М., 1987, с.8,254.
10. Там же, с. 18,22.
11. Там же, с.254, 356-357.
12. Там же, с.335.
13. Там же, с.295-296.
14. Там же.
15. Там же, с.299.
16. Там же, с.209-211.
17. Там же, с. 223,299.
18. Там же, с. 18.
19. Там же, с.22.
20. Там же, с.296.
21. Уледов А.К. Духовная жизнь общества, с. 184-190.
22. Там же, с. 197.
23. Прохоров Е. П. Введение в теорию журналистики, М., 1995, с.8.
|