Культурологическая и институциональная традиции в исследовании гражданского общества,В.Н.Лукин |
В.Н.Лукин,кандидат исторических наукКультурологическая и институциональная традиции в исследовании гражданского обществаКультурологическое направление в политическом анализе гражданского общества и его роли в развитии демократического процесса отличается акцентом на социетальных и культурологических факторах демократизации, укрепления демократии, ее успешного и стабильного развития. Особое место в рамках культурологического направления занимает теория политической культуры Роберта Путнама. Им выдвинуто и обосновано положение о социальном капитале (Social Capital), накапливаемом в процессе участия граждан в организациях и ассоциациях гражданского общества, которое является решающим фактором формирования и развития демократической политической культуры как основы стабильности демократии. Р. Путнам дает определение социального капитала в своей статье "Боулинг в одиночку: падение социального капитала Америки",[1] указывая, что социальный капитал представляет собой "характеристики социальной организации, такие как сети, нормы и социальное доверие, которые способствуют координации и кооперации в интересах общей пользы"[2]. Триада Р. Путнама – сети (Networks) – нормы (Norms) – социальное доверие (Social Trust) имеет одну общую составляющую, которая представлена в культурологической формуле стабильности демократии Р. Инглехарта, основанной на тезисе о синдроме гражданской культуры, представленном совокупностью трех основных аттитюдов: межличностное доверие (Interpersonal Trust) – поддержка демократических преобразований (Support for Democracy Change) – удовлетворенность жизнью (Life Satisfaction). Такой общей составляющей в обеих триадах выступает социальное или межличностное доверие (Trust). Соответственно, проблема доверия как межличностного (социального), так и политического (институционального) выступает одной из ключевых проблем в культурологическом компаративном политическом анализе гражданского общества.
От формулы Инглехарта, включающей сугубо аттитюдные слагаемые, триада Путнама отличается тем, что составлена как многомерная конструкция, представленная контекстуальной (сети), нормативно-ценностной (нормы) и аттитюдной (доверие) компонентами. Тем самым Путнамом учтены не только культурные, но и социетальные факторы. Комплекс социетальных и культурных факторов Путнам рассматривает как ключевое условие успеха демократии, полагая, что ассоциативная деятельность в рамках гражданского общества вносит реальный вклад в обеспечение эффективности и стабильности демократического правления, прежде всего оказываемыми ею интернальными эффектами на индивидуальном уровне, а также экстернальными эффектами на макрополитическом уровне. Интернальные эффекты ассоциациональности (Associational) гражданского общества состоят в том, что в его организациях и ассоциациях у граждан формируются навыки сотрудничества, солидарности, коллективизма. В экстернальном плане, считает Путнам, сети гражданских ассоциаций способствуют артикуляции и аггрегации социальных интересов, а также вносят вклад в развитие сотрудничества в обществе.[3] Таким образом, Путнам и его сторонники рассматривают ассоциативную активность как оказывающую реальные эффекты на межличностные и социальные отношения в обществе, считая, что участие в организациях гражданского общества продуцирует паттерны индивидуального поведения и социальной интеракции, необходимые для эффективного демократического управления. Согласно логике теории Путнама ассоциативная активность способствует укреплению во взаимоотношениях норм взаимной поддержки и создает условия для возникновения общественного доверия, которое в свою очередь, помогает решать дилемму гармонизации соотношения коллективного и индивидуального, гражданского и политического.[4] Вместе с тем, ренессанс теории политической культуры, наметившийся с начала 90-х годов XX в. и связанный с выходом в свет теоретических работ Р. Инглехарта, Р. Путнама и их последователей, уже со второй половины 90-х годов стал неотделим от дискуссий и критики ряда положений, концепций и гипотез, отличающих эти теории. Критическая линия отражает стремление к концептуальному синтезу и теоретической интеграции. Установка на разработку интегративных моделей исходит от представителей институционального направления. Это не столько ориентация на размежевание, сколько на конструктивное соединение наиболее перспективных и обоснованных компонентов теорий институционального и культурологического направления в качественно новые, интегративные конструкты, способные обеспечить основу для интерпретации сложных явлений и процессов, сопровождающих развитие гражданского общества в современном мире. Сложилась альтернативная концептуальному варианту социального капитала (S-Cap) концептуальная версия несоциального капитала (Unsocial Capital: US-Cap). Идея о несоциальном капитале выдвинута во второй половине 90-х гг. ХХ в Маргарет Леви (M. Levi), актуализирована Шери Берман (S. Berman) и др.[5] Выдвижение и разработка концепции несоциального капитала вызваны несовершенством исходной концепции S-Cap, прежде всего в объяснении деструктивных процессов и эффектов, связанных с функционированием сетей гражданского общества. Так Ш. Берман к основным недостаткам политического анализа, проводимого на основе концепции социального капитала, относит неспособность сторонников этой идеи дифференцировать позитивные и негативные последствия ассоциационализма гражданского общества, которое скорее ослабляет, чем укрепляет демократический режим. В связи с этим данная теоретическая школа испытывает затруднения в предвидении и объяснении таких ситуаций, когда активность в рамках гражданского общества продуцирует несоответствующие демократической культуре паттерны индивидуального поведения и социальной интеракции.[6] Институциональная критика теории Р. Путнама и его концепции S-Cap направлена на выявление ее конструктивных аспектов, с одной стороны, и на определение недостатков, с другой. Это имеет целью не только структурирование направлений критики, но и аккумулирование достигнутого ассоциационализмом позитива, а также разработку теоретических корректив, дополнений, а в ряде моментов и альтернативных линий концептуализации и теоретизирования. К конструктивным аспектам отнесено, во-первых, положение об усилении в современном обществе чувства атомизированности и невостребованности, которое преобладает на индивидуальном уровне, а также положение о возможном преодолении этого чувства разобщенности через включенность в организации гражданского общества. Во-вторых, к категории вполне обоснованных Ш. Берман относит одно из утверждений Путнама о том, что данные организации способствуют реализации коллективных усилий и содействуют формированию у граждан важнейших социальных навыков и связей. Ошибочность и неполноту в трактовке названных эффектов ассоциациональной активности критик усматривает в односторонности видения сугубо позитивности результатов гражданского участия. Коллективные усилия и социабельные навыки значимы не сами по себе, они по природе своей дихотомичны, поскольку содержат потенциальные возможности в равной мере как конструктивных, так и деструктивных эффектов и связанных с ними рисков, что определяется целями ассоциаций и направленностью их деятельности. При определенных обстоятельствах организации гражданского общества могут осуществить мобилизацию граждан, неудовлетворенных проводимым политическим курсом или политическим режимом в целом. Достигнутый гражданский консенсус, создаваемый сложившейся и стабильной ассоциативной инфраструктурой, становится, в данном случае, основой для активизации политической оппозиции, выступающей против демократического режима власти и ставящей целью его устранение. Оппозиционные партии или экстремистские организации способны выступить в этой ситуации интермедиативными структурами (Intermediate Structures: всеобщий посредник), выполняющими функцию поддержки массовых движений, поскольку обладают теми или иными средствами мобилизации и коммуникации, а также способны представить обществу мотивационные и легимационные ориентиры. Ассоциативная инфраструктура гражданского общества, как свидетельствует история правого экстремизма США, нацизма в Германии, может способствовать быстрому росту радикальных и, зачастую, антидемократических движений, главными участниками которых становятся не изолированные индивиды, а именно те, кто принимает активное участие в деятельности организаций гражданского общества.[7] В-третьих, институциональная критика S-Cap относит к категории корректных утверждение ассоциационалистских теорий о необходимости для нормального и стабильного функционирования демократии такой важной компоненты системы ориентаций, какой является чувство принадлежности к национальному сообществу и «чувство общего интереса» (Sense of Common Interest). Вместе с тем, с позиций институционального анализа, представляется ошибочным допущение, что гражданское общество само по себе способно продуцировать формирование в политической культуре соответствующих ориентаций. Ш. Берман считает, что гражданская активность, напротив, чаще содействует фрагментации, а не объединению общества. Относя тенденцию к дифференциации к ведущей тенденции в динамике гражданского общества, Ш. Берман полагает, что фрагментация общества продуцируется именно ассоциациональностью гражданского участия, акцентуализирующей и углубляющей существующие кливеджи и противоречия. Тем самым, в рамках институциональной критики S-Cap выдвигается альтернативное положение о том, что активность гражданского общества, как таковая, не способна обеспечить преодоление социальных кливеджей, равно как и достижение политического согласия. Ш. Берман выражает скептицизм относительно способности ассоциациональных связей служить основой для формирования таких ориентаций, как чувство принадлежности к более широкому национальному сообществу, разделяя в этом смысле точку зрения М. Фоли (M.W. Foley) и Б. Эдвардса (B. Edwards) о рисках и угрозах гражданского общества, которое способно распадаться на враждующие фракции или вырождаться, формируя группы специфических интересов. Формирование разветвленной ассоциативной инфраструктуры в условиях глобализации рассматривается как решающий фактор формирования и утверждения субкультур, а соответственно, и фрагментации мира.[8] Вопрос о том, почему участие в ассоциациональной сфере в ряде случаев содействует скорее фрагментации, чем интеграции общества, стал краеугольным камнем критики ассоциационализма. Выдвинутая в рамках критики ассоциациональной концепции «социального капитала» альтернативная концепция «несоциального капитала» представляет собой попытку объяснить, почему социальные навыки и отношения, генерируемые гражданской активностью, в ряде случаев использовались скорее в недемократических, чем демократических целях. С точки зрения теоретического осмысления этой проблемы, институционалисты видят в качестве возможного направления поиска – рассмотрение прежде всего интернальных, по сути, структурных характеристик организаций гражданского общества. Так, Ш. Берман в этой связи обращается к одному из ранних и недооцененных в свое время утверждений Гарри Экстейна, которое было обосновано им в работе "Теория стабильности демократии" в 1961 г.:[9] "Экстейн доказывает, что правительство будет стабильным тогда, когда паттерны власти (Authority Patterns) конгруэнтны властным паттерном общества, частью которого они являются. Поскольку демократия предполагает смешение поведенческих паттернов (демократических, конституциональных, авторитарных), указывает Экстейн, страны, в которых организации гражданского общества и социальные отношения отражают и утверждают демократические стандарты, такие страны в большей мере склонны к стабильным и эффективным системам правления. Если же общество обладает мощной ассоциациональной сетью, но ассоциации сами по себе недемократичны, отмечает Экстейн, тогда демократия не будет стабильной. Вывод Экстейна нашел отражение во взглядах Р. Путнама, который утверждает, что лишь тогда, когда гражданское общество организовано на основе горизонтальных связей взаимной солидарности, а не вертикальных связях зависимости и эксплуатации, лишь тогда такое общество будет продуцировать доверие и сотрудничество".[10] Ш. Берман, отклоняя оценку сетей гражданского общества как основанных на горизонтальных связях и продуцирующих демократические паттерны активности, указывает на присутствие в структуре гражданского общества и его организаций также и вертикальных связей, на основе которых действуют религиозные, националистические, мафиозные, а также иные организации и структуры, которые Путнам не относит к компонентам гражданского общества в силу их организации по принципу вертикальной иерархичности. Противоречивость и некорректность тезиса о горизонтальных связях гражданского общества как единственно соответствующих демократическим стандартам отношений, Ш. Берман видит в следующем: "Почему церковь должна устанавливать иные аттитюды и паттерны поведения в Италии, чем это имеет место в США, совершенно непонятно. Также непонятно, как на практике определить является ли организация организованной на основе вертикальных или горизонтальных связей?... Военизированные или националистические организации, от которых сторонники гражданского общества предпочитают дистанцироваться, вертикально и горизонтально организованы во многом так, что мало отличаются от других типов ассоциаций гражданского общества. Они же как раз реально, и совершенно определенно формируют в обществе чувства солидарности и доверия, равно как и стремление включаться в общие коллективные действия. Проблема ведь в том, что навыки и отношения, создаваемые такими организациями служат целям, которые не одобряются обществом. И, наконец, социальность капитала, генерируемого организациями гражданского общества не совсем очевидна. Даже самые, внешне не представляющие угрозы гражданские организации, могут, при определенных обстоятельствах, быть переориентированы на антидемократические цели".[11] Признавая, что внутренняя структура гражданских организаций может оказывать влияние на аттитюды и поведение граждан, институциональная критика S-Cap к более существенным факторам, определяющим позитивные или негативные эффекты гражданского общества, относит не социальный, а прежде всего политический контекст. Институциональная теоретическая школа в политическом анализе гражданского общества и оказываемого им воздействия на политический процесс исходит не столько из социетальных и культурных факторов, сколько из необходимости изучения политических институтов и политической институционализации, формирующих в конечном счете характер воздействия гражданского общества на политическое развитие и политические процессы. Современный институционализм в своей критике культурологической версии политического анализа гражданского общества обращается к опыту теоретического осмысления значимости политической институционализации (Political Institutionalization) в современных политических процессах. В 60-е гг. XX в. определению роли политической институционализации были посвящены исследования Самюеля Хантингтона, который в своей работе "Политический порядок в развивающихся обществах" (1968 г.), дает оценку результатов послевоенной деколонизации и национально-освободительных движений стран третьего мира. Они не только не приблизили эти страны к уровню развитых стран "первого мира", но во многом, привели освободившиеся страны к экономической стагнации и политической нестабильности. Политический анализ, проведенный С. Хантингтоном, был ориентирован на выявление прежде всего роли и влияния политических институциональных факторов на исследуемые процессы так, что традиционный акцент на социетальных и культурологических причинах был в этом отношении подчинен институциональному политическому анализу.[12] В частности, причину отставания развивающихся стран и фундаментальных различий в уровне их развития по сравнению с традиционными демократиями Хантингтон видел в существенном отставании процессов политической институционализации от темпов социальных и экономических преобразований, усугубляемом слабостью гражданского сообщества и дефицитом эффективного, авторитетного и легитимного управления. Соответственно, возможность достижения политической стабильности, утверждения духа общности и формирования гражданского общества, стремящегося и способного к компромиссу и сотрудничеству Хантингтон связывал не с гражданским обществом, а с системой политических институтов. С точки зрения Хантингтона, специфика современного мира такова, что чем сложнее и разнороднее общество, тем больше необходимость в сильных политических институтах, способных объединять граждан, имеющих самый широкий спектр разнообразных интересов, в ассоциативные структуры, а также мобилизовывать их именно в общественных, а не индивидуальных или специфических целях. В этой связи Хантингтон пишет: "Уровень общности в сложных обществах зависит от того, насколько сильной и разветвленной является система его политических институтов… Институты представляют собой поведенческое проявление нравственного консенсуса и общего интереса. В изолированной семье, клане, трайбе или общине общность интересов может достигаться без сознательно направляемых усилий. По мере того, как общества становятся большими по своей численности, с более сложной структурой и с большим разнообразием видов социальной активности, достижение и поддержание высокого уровня общности интересов становятся в значительной мере зависимыми от политических институтов… В действительности, без сильных политических институтов, общество утрачивает механизм определения и реализации своих общих интересов. Способность создавать политические институты – есть, прежде всего, способность к формированию общественных интересов".[13] Гражданственность, по мнению Хантингтона, не может продуцироваться гражданским обществом как таковым, поскольку данная сфера всегда остается тесно связанной с разнообразными частными интересами граждан. Именно поэтому, для выражения интересов общества в целом, необходимы политические институты. Только политические институты способны обеспечить необходимый уровень доверия в современном обществе, достигаемый институциональными усилиями по преодолению различающихся, и зачастую конкурирующих индивидуальных интересов. То есть, институтами в данном случае выполняется функция представления и воплощения, скорее долговременных общественных, чем кратковременных частных интересов. Согласно выводам Хантингтона, общества со слабым, с точки зрения стабильности и эффективности правительством, столь же слабы, как в плане уровня политического и межличностного доверия в гражданской сфере, так и в отношении общенациональной и общественной лояльности режиму, включая и уровень организационных навыков и потенциала гражданского общества. Политическая культура граждан отличается подозрительностью, ревностью, латентной или актуализированной враждебностью к тем, кто не является членом семьи, клана или трайба.[14] Тип политического анализа проблем формирования гражданского общества в развивающихся странах и роли в этом процессе политической институционализации как фактора политической и общей стабильности, заложенная Хантингтоном, представляет собой альтернативу взгляду на политическую стабильность как результат естественного процесса гармонизации интересов, равно как и представлению о ней как итоге лишь экономической и социальной модернизации, без учета той роли, которую восполняет в этом процессе политическая институционализация. Подход Хантингтона обоснован им применительно к проблемам и рискам развивающихся постколониальных стран, с присущими им разрывом между высоким уровнем угроз и рисков общественного развития, с одной стороны, и низким уровнем политической институционализации, с другой. Соответствующие идеи Хантингтона нашли применение в институционализме конца XX в. в рамках обобщения современных рисков общественного развития периода глобализации. Так, Ш. Берман, выявляя общее в тенденциях развития гражданских обществ пост-социалистических стран, обращается к хантингтоновскому пониманию негражданского образа правления (Uncivic Polity). Негражданское государственное устройство и соответствующий ему тип правления определяются здесь как государство, система политических институтов которого отличается слабостью и безответственностью, а само гражданское общество – активностью и потенциальной мобилизованностью. Возникающий в таком государстве политический разрыв между самим государством и гражданским обществом создается, по мнению Ш. Берман, всегда, когда уровень социального конфликта и острота проблем, стоящих перед обществом неизменно нарастают, а политические институты оказываются не способными к преодолению возникаюших в связи с этими изменениями проблем. В складывающейся ситуации возрастают риски политической фрустрации, что ведет к возрастанию угрозы политической нестабильности. В таких условиях усиление гражданского общества способно скорее усиливать кризисное состояние, чем уменьшать остроту проблем. Активность гражданского общества, согласно логике институционального анализа, не способна стать основой формирования духа национальной общности (Sense of National Community). Не может гражданская активность сама по себе выступить фактором политической консолидации и формирования общего интереса, в которых нуждается общества. Более того, ассоциативная активность, объединяющая граждан с актуализированным чувством неудовлетворенности, может способствовать углублению общественных кливеджей, что создает основу активизации оппозиционных движений.[15] Обосновывая данный тезис, Ш. Берман отмечает: "Именно здесь, на мой взгляд, следует искать ответ на вопрос, в каком случае активность гражданского общества продуцирует социальный, а в каком случае – несоциальный капитал: это в значительной мере зависит от политического контекста. Если политические институты страны способны канализировать и переадресовывать недовольство в обществе, тогда ассоциационизм вероятнее всего будет выполнять функцию поддержки политической стабильности и демократии, реализуя свои ресурсы и используя благоприятный эффекты в целях сохранения статус-кво… С другой стороны, если политические институты слабы, или же существующий политический режим неэффективен, либо нелигитимен, тогда активность гражданского общества может стать альтернативой для недовольных граждан, поглощающей их энергию и удовлетворяющей насущные требования. В таких ситуациях ассоциационизм разрушает политическую стабильность и оказывает негативные эффекты на развитие демократии, углубляя кливеджи, усиливая неудовлетворенность и создавая почву для оппозиционных общественных движений. Процветающее гражданское общество при таких обстоятельствах становится индикатором кризиса политических институтов и воплощает собой угрозу как политической стабильности, так и самой демократии".[16] Антидемократический тренд в развитии гражданского общества современных государств Ш. Берман рассматривает как достаточно распространенное явление. Тенденция к формированию несоциального капитала, считает Ш. Берман, отличает динамику развития исламистского гражданского общества в арабском мире, источником активности которого является гражданская фрустрация (разочарование и безысходность), вызванная безответственностью региональных авторитарных властей, не представляющих в своей политике интересы граждан. В таких ситуациях гражданское общество продуцирует не социальный капитал и либеральную демократию, а скорее содействует коррозии основ сложившегося политического порядка именно тем, что обеспечивает организационную базу для активизации исламистских движений. Характерно, что присутствие аналогичного тренда к созданию несоциального капитала Ш. Берман видит и в развитых демократиях, считая, что политика по содействию развитию локального ассоционизма, рассматриваемого в качестве фактора укрепления американской демократии, чревата рисками фрагментации общества, обострения проблем и угрозой дальнейшего ослабления общественного согласия. Американский опыт по замещению общественной активности (Public Activity) активностью частного сектора (Private Activity) в отдельных регионах и городских районах страны подтвердил, что в ситуации снижения эффективности и ответственности институтов политической власти, активизация средних и высших слоев американского общества имела результатом усиление тенденции выхода этих страт из общественного сектора и формирования привилегированного сообщества с собственными милицейскими военизированными формированиями, районами привилегированного бизнеса, ассоциациями, объединяющими привилегированные школы в особую систему образования.[17] Оценивая роль, проблемы, риски и тенденции развития гражданского общества в условиях глобализации и значение политической институционализации как фактора стабильности в развитых демократиях, в частности в США, Ш. Берман приходит к выводу: "Вместо того, чтобы переоценивать роль гражданского общества, тем, кто обеспокоен перспективами американской демократии, следовало бы обратить внимание на проблему повышения ответственности правительства в вопросах обеспечения потребностей граждан, а также на необходимость усиления тех политических институтов, которые оказались в особом состоянии изношенности. Совершенно очевидно, что начинать можно с таких политических институтов, как партии, то есть именно с тех структур, которые могут обеспечивать основную связь между гражданами и государствам, выступая необходимым компонентом хорошо функционирующей демократии. Партии способны не только объединить все разнообразие интересов граждан в интересах общего блага, но и обеспечивать наиболее сильную институционализированную взаимосвязь между частными и общественными секторами общества. Более того, политические партии сами являются важнейшим источником активности гражданского общества. Еще одним направлением укрепления демократии может рассматриваться система финансирования избирательных кампаний, которая коррумпирует национальную политическую систему и подрывает общественное доверие в отношении справедливости и чистоты ее намерений. Каким бы ни был выбор в вопросе с чего начинать реформы, нельзя со всей уверенностью не сказать о том, что пока не будет остановлен упадок американских политических институтов, до тех пор нет гарантии того, что проблемы и конфликты, стоящие перед обществом найдут адекватное решение… Поощрение волюнтаризма (общественной активности, основанной на принципе добровольности участия), который, если отбросить политическую риторику, неполитичен и требует гораздо меньших усилий и финансовых затрат со стороны правительства, не самая эффективная стратегия, поскольку добровольное гражданское участие само по себе не способно решить проблемы, стоящие перед развитыми индустриальными демократиями. Вместо этого, обеспокоенные граждане, элиты и политики должны направить свои умения на поиск и выбор способов помощи и стратегий поддержки политических институтов с тем, чтобы они могли справляться с решением проблем современной эпохи".[18] Пристальное внимание к основным положениям теории политической культуры со стороны современного институционализма, проявленное им во второй половине 90-х гг. XX в., было связано не только с необходимостью определения эффективных инструментов научного анализа политических проблем развитых демократий, возникающих в связи со снижением роли государства и политических институтов в условиях глобализации. Проблема соотношения политической институционализации и гражданского общества как факторов эффективного экономического развития и демократической стабильности была актуализирована в этот период трудностями и противоречиями процесса демократизации стран юга Европы, ряда стран Латинской Америки, и в особенности, постсоциалистических стран Восточной Европы и России. В конце 90-х гг. ХХ в. институционализм обращается не только к отдельным положениям политико-культурологического подхода, таким, как положение о S-Cap Роберта Путнама, но ставит своей целью оценить весь спектр основных элементов культурологических интерпретаций связи политической культуры и демократии, стремится определить культурологические аспекты в понимании проблем развитого гражданского общества. Результатом институциональной критики политического культурализма становится, как правило, обоснование необходимости теоретического синтеза, осуществляемого на основе переработки политикокультурологического подхода с точки зрения институционализма, более точно конкретизирующего роль политических аспектов демократизации. В таком ключе Робертом Джекманом (R. Jackman) и Россом Миллером, (R. Miller) проведен критический анализ варианта политикокультурологического подхода к пониманию влияния традиций гражданского участия на эффективность государственного управления в Италии,[19] разработанного Р. Путнамом[20] и варианта Р. Инглехарата, выдвинувшего тезис о конгруэнтности политической культуры и демократии.[21] Компаративный анализ этих двух новейших вариантов политикокультурологических исследований, проведенный Р. Джекманом и Р. Миллером предполагал, во-первых, определение общих положений, выступающих как отличительные черты этих теорий, отражающих характерные особенности современного культурологического политического анализа, и, во-вторых, критическую оценку утверждений, выдвигаемых в рамках данного направления. Центральное по своему положению в общей совокупности теоретических положений культурологического политического анализа занимает положение теории Р. Инглехарта о том, что политическая культура возникает из некоторой совокупности признаков, определяемых связанными друг с другом кластерами аттитюдов (Clusters of Attitudes), распределенных среди широких групп гражданского общества. Совокупность таких признаков (Syndrome of Attitudes) включает преобладающий тип ориентаций, которым может быть, как считают одни аналитики, ориентация на предприимчивость, выражающая потребность и установку на достижение успеха, а также, как считают другие, – ориентация, выражающая дух гражданской общности и стремление к гражданской справедливости. Именно данное положение (о синдроме аттитюдов) культурологического политического анализа стало объектом критики в исследовании Джекмана-Миллера, в котором дана оценка обоснованности индекса Р. Инглехарта, представленного индикаторами гражданской культуры, измеряющими кластеры аттитюдов, отличающихся ориентацией на достижение гражданской общности и справедливости. Тестируемый индекс составлен Джекманом и Миллером следующим образом: 1. Уровень удовлетворенности жизнью в целом (Satisfaction); 2. Уровень межличностного доверия (Trust); 3. Поддержка революционных изменений (Support for Change); 4. Поддержка существующего социального порядка (Support for Social Order); 5. Уровень политической полемики (Political Discussion); 6. Уровень постматериалистических ценностей (Values); 7. Доля населения, исповедующего протестантизм (Protestant).[22] Исследование корреляций указанных индикаторов, а также изучение долговременности исследуемых аттитюдов выявило, во-первых, что корреляции между переменными неустойчивы и не могут рассматриваться как сложившиеся конфигурации (кластеры) аттитюдов. Во-вторых, параметры политической культуры оказались восприимчивы к влиянию кратковременно-действующих факторов, к которым относятся темпы экономического роста и безработица. На этом основании Джекман и Миллер приходят к выводу о том, что политическая культура не оказывает каких-либо систематически проявляющихся эффектов на политические и экономические процессы.[23] Трудно, однако, признать корректность полученных Джекманом и Миллером результатов. В своем исследовании аналитики опираются на аттитюдную составляющую политической культуры, которая представляет своего рода поверхностный слой того континуума общих политических ориентаций, традиций, ценностей, паттернов поведения, а также соответствующих им аттитюдов, которые принято включать в политическую культуру. Именно аттитюды наиболее подвижны и неустойчивы в своей динамике, подвержены влиянию, помимо более устойчивых культурных факторов, также и действию внешних (политических, экономических) и иных факторов, в том числе внутренних, микроуровневых. В этом смысле построение критики политического культурализма на фундаменте аттитюдного анализа представляется не совсем удачным решением. Выявить систематически действующие эффекты политической культуры без ее системного анализа – задача маловыполнимая, но и утверждение об отсутствии таковых должно быть обоснованным и подтвержденным соответствующим системным исследованием. В связи с этим, неконструктивным представляется предлагаемый Джекманом и Миллером путь интегрирования идей политического культурализма в институциональные модели политического анализа. Указывая на ограниченность интерпретивного постулата теорий политической культуры Джекман и Миллер предлагают "эндогенизировать политическую культуру" и лишь в этой версии допускают возможность ее включения в институциональный, по преимуществу, анализ политических процессов. Это означает, что в институциональный анализ допускается включение лишь элементов микрокультурологического политического анализа. Характерно, что микропроцессы в этом случае рассматриваются как объект действия исключительно институциональных факторов. Соответственно данной логике, микропроцессы, сопряженные, например, с динамикой доверия, не подвержены влиянию макрокультурологических факторов (ориентаций, норм, ценностей и т.п.). Суть такой позиции выражена в следующем утверждении Джекмана и Миллера: "…дальнейшие попытки усовершенствования и тестирования такого концептуального явления, как теория политической культуры в рамках тех линий, к которым мы обратились, вряд ли представляются продуктивными.[24] Мы убеждены в том, что возможно более плодотворным будет рассмотрение политической культуры в более институциональном ключе, а также в направлении эндогенизации политической культуры. …Мы уже отмечали, что институциональные варианты анализа обеспечивают более экономичные и обоснованные научные результаты в объяснении динамики политического участия в индустриальных демократиях. …Отличительной чертой этого подхода является утверждение, что институты (политические, социальные, экономические) структурируют распределение мотивов к совершению индивидуального действия, а сами индивиды оптимизируют свое поведение под действием этих ограничителей. Институциональные изменения изменяют возможности, предоставляемые политическим акторам … и тем самым модифицируют поведение самих акторов. В отличие от культурологических аргументов о заданности мотивационных структур, институциональная перспектива направляет наше внимание в сторону структуры возможностей, в рамках которой ключевыми политическими субъектами и делается стратегический выбор, что восстанавливает статус политических размышлений как играющих ключевую роль".[25] При всей значимости институциональных факторов и их влияния на микродинамику политического действия,[26] пропозицию Джекмана и Миллера трудно назвать обоснованной, даже с точки зрения полноты понимания сути микрополитических процессов. В трактовке исследователей учтены отдельные фрагменты микродинамики (внешние факторы, воздействующие на мотивационную систему и когнитивные процессы, связанные с процессом принятия политических решений). Весь остальной массив факторов и сложный механизм их воздействия на мотивационную, ориентационную, ценностную и другие системы в структуре политического действия не учтены, что также свидетельствует о недостаточном потенциале предлагаемой микроинституциональной интегративной версии политического анализа проблем развития гражданского общества. При всем несовершенстве инструментария критического анализа теорией политической культуры, симптоматичен сам факт перемещения научной дискуссии в направлении осмысления культурологических факторов стабильности демократии, и прежде всего, влияния системы аттитюдов гражданской культуры. Положение Р. Инглехарта о синдроме аттитюдов гражданской культуры по-прежнему остается в центре внимания. В начале нового, XXI века также продолжают появляться полемические публикации по данной проблеме под ставшей уже традиционной рубрикой "Ренессанс политической культуры". Митчелл Селигсон (M. Seligson), в частности, продолжает линию тестирования теоретической формулы Р. Инглехарта "межличностное доверие" – "поддержка революционных преобразований" – "удовлетворенность жизнью" с позиций культурологического компаративного анализа традиционного культурализма и его положения об аттитюдах гражданской культуры на примере Латинской Америки. Культурологическая критика конвенционального культурологического политического анализа, также как и институциональная, в методологии и технологии критического анализа ориентируется, во-первых, на вычленение из всего комплекса составляющих политической культуры одного из ее структурных компонентов, а именно системы аттитюдов, во-вторых, на использование технологии пересмотра и переоценки статистических данных, включенных в конвенциональный культурологический политический анализ, в-третьих, на включение дополнительных баз статистических данных, а также на расширение спектра исследуемых стран и регионов. Так, Митчелл Селигсон уточняет базу данных социологических исследований, представленных в Международном обзоре ценностных ориентаций (WVS) (включенных в исследование политической культуры Р. Инглехарта) – данными по Латиноамериканскому региону, представленному у Инглехарта выборочно, только Аргентиной, Бразилией, Чили и Мексикой. Селигсон дополняет базу данными Латинобарометра (Latinobarometer) 1996 г., составленного на основе 18 000 интервью по 17 странам региона со средней выборкой по каждой стране в 1000 респондентов. Следует отметить, что расширение эмпирической базы и переоценка предшествующих данных и полученных на их основе выводов – пожалуй, единственный элемент новизны, внесенный в рамках проводимого критического анализа. Новых концептуальных решений, равно как и конкретных предложений по операционализации объекта исследований Селигсоном не предложено. Селигсон, используя дополнительные базы данных социологических исследований, стремится, с одной стороны, перепроверить научные результаты школы Р. Инглехарта, полученные в ходе исследования эффектов гражданской культуры в период 80-х – 90-х гг. XX в., и, с другой стороны, показать, что политические процессы, связанные с развитием демократии детерминируются не только культурологическими факторами и межличностным доверием как доминирующим в данной совокупности факторов, но и другими, прежде всего социоэкономическими факторами. Основной тезис в критическом анализе Селигсона – требование системного подхода к исследованию проблемы соотношения культуры и демократии. Критический анализ научных результатов об эффектах основных аттитюдов гражданской культуры (Trust-Satisfaction-Support) в 80-е гг. XX в., выявленных и рассмотренных Инглехартом в его статье "Ренессанс политической культуры" (1988 г.),[27] проведен Селигсоном на основе согласования баз данных, использованных в исследовании Инглехарта (Евробарометр (Euro-Barometer) периода 1976-1986 гг. XX в., а также World Values Survey 1981-1983), с базой данных Межуниверситетского Консорциума Мичиганского университета (the University of Michigan Inter-University Consortium) за соответствующий период. Оценивая динамику изменения корреляций между исследуемыми параметрами синдрома аттитюдов гражданской культуры (Trust-Satisfaction-Support) применительно к исследуемым 22 демократиям (Австралия, Бельгия, Канада, Дания, Франция, Германия, Великобритания, Греция, Исландия, Ирландия, Италия, Япония, Люксембург, Мексика, Нидерланды, Северная Ирландия, Норвегия, Португалия, Южная Африка, Испания, Швеция, США), Селигсон выявляет глобальную тенденцию снижения проявления синдрома гражданской культуры (Civic Culture Syndrome: CC-Syndr.) в 80-е гг. XX в. Статистически значимая взаимосвязь трех его составляющих по данным 1976 г. была выявлена далеко не во всех странах и ее доля составила 53 %, в 1981-1983 гг. она снизилась до 41 %, а в 1986 – до 31 %. Иными словами, к 1986 г. около 2/3 из всех возможных корреляций трех индикаторов культуры не были статистически значимыми. Парадокс также состоял в том, что в 1976 и 1986 гг. в США и Австралии, то есть демократиях с давними традициями, присутствия синдрома гражданской культуры установлено не было.[28] Оценивая данные World Values Survey за 1990 г. по 43 странам, включенным в этот обзор, Селигсон показывает, что 48,8 % из 129 возможных статистически значимых корреляций трех элементов CC-Syndr. лишь приближались к статистически значимому показателю; 13 % имели отрицательный коэффициент; только 38,6 % показали позитивное статистическое значение. Лишь в трех странах, а именно Испании, Норвегии и Чехословакии была обнаружена взаимосвязь всех трех компонентов CC-Syndr.[29] Ставя задачей установить реальность существования CC-Syndr., Селигсон сопоставляет полученные результаты с данными Latinobarometer и Freedom House за соответствующий период, содержащими информацию по демократиям шести стран Центральной Латинской Америки, а именно: Коста-Рике, Гватемале, Гондурасе, Никарагуа, Сальвадоре, Панаме, уровень развития демократии в которых весьма различен. Согласно рейтингу Freedom House за 1988-1989 гг. данный уровень составил в Коста-Рике – 2, в Гондурасе – 5, Гватемале – 6, Сальвадоре – 6, Никарагуа – 6, Панаме – 11, где индекс 2 – показатель наивысшего уровня демократии, а 14 – самого низкого. По результатам исследования только 7 из 18 коэффициентов показателей гражданской культуры имели статистически значимые параметры, в том числе 6 из указанных 7 – отрицательное значение, что рассматривается Селигсоном как свидетельство против тезиса Инглехарта о CC-Syndr.[30] Оценив динамику CC-Syndr. в 90-е гг. XX в. Селигсон обращается к данным Латинобарометра 1996 г. Рассматривая основной детерминирующий фактор демократии (каким выступает в формуле CC-Syndr. Инглехарта межличностное доверие), Селигсон выявляет корреляции "доверие-демократия" в 17 латиноамериканских странах в соответствующей период: Аргентине, Боливии, Бразилии, Чили, Колумбии, Коста-Рике, Эквадоре, Сальвадоре, Гватемале, Гондурасе, Мексике, Никарагуа, Панаме, Парагвае, Перу, Уругвае, Венесуэле. Только 35 % стран региона, то есть 6 из 17 характеризовались статистически значимыми параметрами соотношения доверия и демократии. Селингсоном выявлен еще один парадокс, отличающий эти, не столь развитые демократии. В восьми странах, а именно Бразилии, Коста-Рике, Эквадоре, Гватемале, Мексике, Никарагуа, Перу и Венесуэле самый высокий уровень доверия был установлен в тех обществах, где предпочтение отдавалось не демократическому, а авторитарному правительству.[31] Обращаясь к тезису Р. Путнама о социальном капитале, в концептуализации которого центральное место отведено участию в структурах, составляющих гражданское общество (Civil Society Participation), Селингсон обосновывает ошибочность подхода Инглехарта, акцентирующего внимание на аттитюдных факторах гражданского участия. По результатам анализа Селингсона. только в 5 из 17 стран – Бразилии, Чили, Парагвае, Месике и Сальвадоре выявлено стабильное статистически значимое соотношение межличностного доверия и участия в рамках гражданского общества. Только в Чили и Сальвадоре, то есть в 12 % стран из всего латиноамериканского региона, межличностное доверие выступало фактором, определяющим поддержку демократии и участие в делах гражданского общества. На основании полученных данных Селингсон приходит к выводу об ошибочности положения о межличностном доверии как детерминирующем факторе демократии.[32] Заслуживающими внимания, вместе с тем, представляются два основных момента проведенного исследователем критического анализа теорий Инглехарта и Путнама. Первый связан с критической оценкой методологии названных теорий, обоснование которых в 90-е гг. XX в. ознаменовало новый этап теоретической рефлексии культурологических проблем развития гражданского общества в условиях глобализации, который был определен как "ренессанс политической культуры". Селигсон предлагает, во-первых, оценить обоснованность данных теорий в части, касающейся выдвигаемого ими положения о связи политической культуры и демократии. В качестве альтернативы здесь выдвигается гипотеза о возможном отсутствии таковой и предлагается в качестве допущения тезис о том, что демократический режим вполне возможно не имеет ничего общего (или весьма слабо связан) с политической культурой. Это значит, что демократические режимы могут возникать и поддерживаться силами и факторами, не имеющими отношения к ценностям, например такими, как пакты и консенсус политических элит, классовая структура, уровень экономического развития и т.д. Во-вторых, Селигсон предлагает еще один путь, который может способствовать выявлению соотношения ошибочных и обоснованных аспектов теории политической культуры. В данном случае выдвигается тезис об обоснованности теории в целом, а также значимости политической культуры как фактора демократии. Одновременно, Селигсоном высказывается предположение о неточностях концептуальных моделей и индексов, разработанных Путнамом и Инглехартом. В-третьих, Селигсон допускает корректность и теории, и основанной на ней концептуализации, предлагая при этом уточнить адекватность и соответствие необходимым требованиям операционализации концепции политической культуры, на основе которой разработаны соответствующие формулы Путнама и Инглехарта. Второй момент в критическом анализе Селигсона, привлекает внимание, на наш взгляд, своей конструктивной новизной. Он связан с высказанной теоретиком позицией в отношении необходимости проведения системных исследований политической культуры, проблем развития гражданской культуры и ее связи с демократическим процессом. Оценивая вклад Инглехарта в разработку системного понимания объекта и его стремление соединить макро- и микроуровень анализа такой особой формы политической культуры, как гражданская культура, Селигсон правомерно указывает на перспективность компаративного культурологического политического анализа баз данных, основанных на системных исследованиях гражданской культуры. Им, в частности, предложена методология системного статистического анализа на основе иерархических моделей в рамках таких программ, как HLM (Hierarchial Linear and Nonlinear Modeling, Иерархические линейные и нелинейные модели), обоснованных Стивеном Рауденбушем (S. Raudenbush), Энтони Бриком (K.A. Bryk), Сток Фай Чеоном (Y.F. Cheon), Ричардом Конгдоном (R. Congdon).[33] Следует заметить, что при всей инновационности новейших технологий количественного политического анализа, на наш взгляд, существенным и значимым для обеспечения достоверности выводов и полученных результатов является условие, связанное с необходимостью дополнения статистических методов, методами интерпретивного, качественного анализа. Системное исследование гражданской культуры без соблюдения этого условия представляется неполным и не в полной мере достоверным. Итак, вывод, представленный Селигсоном по итогам проведенного критического анализа состоит в следующем: "Полученные результаты не означают, что гражданская культура и аттитюды не релевантны демократии. Но как минимум, это совершенно очевидно, часть из тех всеобъемлющих утверждений, обоснованных Инглехартом в его исследованиях, несколько преувеличена, и вероятнее всего, основана на неточных данных. В дальнейшем анализ баз данных системного уровня должен прежде всего основываться на тщательном изучении данных микроуровневых исследований и важно лишь в должной степени обоснованно выводить их на обобщение макроуровневого характера. Здесь исследователи могут извлечь пользу из тех достижений, которые получены в области статистического анализа на основе построения иерархических моделей с применением таких программ, как HLM, которые разработаны для оценки мультивариантных линейных моделей обработки данных, включающих размещение информации, в которой предусмотрена иерархичность представленных сведений, устанавливаемая по схеме: индивид – сообщества – государства – нации. … такие модели могут помочь исследователям найти правильные ответы на вопросы о сложной связи индивидуальной политической культуры с функционированием тех локальных, региональных и национальных политических систем, в которых они находятся".[34] Актуальной для современной компаративистики остается проблема создания кумулятивного научного знания на основе развития интегративного направления политического анализа гражданского общества, синтезирующего идеи культурологического, аналитико-рационалистического и институционального направлений политического анализа в рамках перехода от структурализма с его акцентом на экономическом, политическом или культурном детерминизме к разработке процессуально-ориентированных моделей политического анализа. О переходе к теоретическому и концептуальному синтезу свидетельствует укрепление критической линии как в рамках культурологического, так и институционального направлений. Укрепление позиций синтетического подхода к политическому анализу гражданского общества подтверждается также доминирующей ориентацией на проведение процессуально-ориентированных номотетических и идиографических компаративных исследований. В настоящее время наиболее влиятельными в области компаративного политического анализа гражданского общества, проблем, тенденций и рисков его развития являются культурологическая теория изменения ценностей, интерпретивистская теория семиотических практик, аналитическая теория рационального выбора, историко- институциональные теории изменения политических институтов и другие теории, которые объединяют общее внимание к процессуальным аспектам общественного развития. [1] Putnam R. Bowling Alone: America's Declining Social Capital // Journal of Democracy. 1995. January. P. 65–78. [2] Ibid., P. 67. [3] Putnam R. Making Democracy Work: Civic Traditions in Modern Italy. Princeton, NJ: Princeton University Press. 1993. P. 89–90. [4] Putnam R. Bowling Alone… Ibid., P. 67. [5] Levi M. Social and Unsocial Capital: A Review Essay of Robert Putnam's Making Democracy Work // Politics and Society. 1996. Vol. 24. P. 46–55; Berman S. Bowling Together: Civil Engagement in America isn't Disappearing but Reinventing Itself // Time. 1996. July 22. P. 35–36; Berman S. Civil Society and the Collapse of the Weimar Republic // World Politics. 1997. Vol. 49. P. ___. [6] Ibid., P. 562. [7] Ibid., P. 563. [8] Ibid., P. 564; Foley M. W., Edwards B. The Paradox of Civil Society // Journal of Democracy. 1996. Vol. 7. N 3. P. 38–52. [9] Eckstein H. A Theory of Stable Democracy. Research Monograph N 10. Princeton, NJ: Princeton University Center of International Studies. 1961. [10] Berman S. Ibid., P. 564. [11] Ibid., P. 564. [12] Huntington S. Political Order in Changing Societies. New Haven, CT: Yale University Press. 1968. 488 р. [13] Ibid., P. 10, 24. [14] Ibid., P. 28. [15] Ibid., P. 566. [16] Ibid., P. 516. [17] Ibid., P. 516–517. [18] Ibid., P. 517. [19] Jackman R.W., Miller R.A. A Renaissance of Political Culture? // American Journal of Political Science. 1996. Vol. 40. N 3. P. 632–659. [20] Putnam R.D. Making Democracy Work: Civic Traditions in Modern Italy. Princeton: Princeton University Press. 1993. [21] Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton: Princeton University Press. 1990. 484 p. [22] Jackman R.W., Miller R.A. Ibid., P. 645. [23] Ibid., P. 652–653. [24] Данное утверждение не вызывает возражений. Установленные авторами линии критического анализа требуют уточнения, поскольку не охватывают всего спектра исследуемого явления. [25] Ibid., P. 654–655. [26] Мусиенко Т.В. Теория микродинамики Джонатана Тернера // Credo-New. СПб. 2003. Вып. 36. N 4. С. ____ [27] Inglehart R. The Renaissance of Political Culture // American Political Science Review. 1988. Vol. 82. N 4. P. 1203–1230. [28] Seligson M. The Renaissance of Political Culture or the Renaissance of Ecological Fallacy? // Comparative Politics. 2002. Vol. 34. N 3. P. 281. [29] Ibid., P. 282. [30] Ibid., P. 286–287. [31] Ibid., P. 283. [32] Ibid., P. 283–284. [33] Raudenbush S., Bryk K.A., Cheon Y.F., Congdon R. HLMS: Hierarchial Linear and Nonlinear Modeling. Lincolnwood: Scientific Software International. 2000. ____ p. [34] Seligson M. The Renaissance of Political Culture or the Renaissance of Ecological Fallacy? // Comparative Politics. 2002. Vol. 34. N 3. P. 288. |