Любовь и ненависть в контексте гендерной парадигмы,И.И. Булычев |
И.И. Булычевдоктор философских наук
Любовь и ненависть в контексте гендерной парадигмыПонятия любви и ненависти порой далеко выводятся за рамки гендерной и даже общественной реальности. Ряд направлений придает факторам любви и ненависти между полами даже не всечеловеческое или планетарное, а космическое значение. Характерна в рассматриваемой связи позиция представителей теософии и, в частности, А. И. Клизовского, по словам которого «подлинная» любовь представляет собой «космическое веление и закон жизни, которому подчиняется все живущее…» 1. Философские учения, которые связывают любовь и ненависть с космическим, божественным или божественно-космическим бытием, имеют широкое хождение. В то же время, содержание рассматриваемых категорий порой ограничивается исключительно психологическими отношениями двух полов. Для гендеристики неприемлемы как чрезмерно широкое, так и узкое толкования.
Любовь и ненависть в формате антидиалектики Слова «любовь» и «ненависть» используются для описания взаимоотношений человека как с одушевленными, так и с неодушевленными объектами, если они вызывают, соответственно, позитивные или негативные эмоции, стойкие ощущения и переживания. При этом целый ряд мировоззренческих доктрин, во-первых, отрывает любовь от ненависти; во-вторых, рассматривает их в качестве неравноценных и неравноправных факторов. Божественна любовь, тогда как ненависть, зло, недоброжелательство и все такое прочее – от дьявола, греховности и несовершенства человеческой природы. Известный русский философ Н.Ф. Федоров грехом считал любое стремление к противоположному полу, вершиной же греха выступает половой акт. Мыслитель утверждал, что «половой акт есть преступление…». Даже в материнской любви Федоров усматривал животное, примитивное чувство, в отличие от возвышенной - дочерней любви 2. Необходимо заметить, что подобные взгляды не были полностью доминирующими среди представителей русской религиозно-философской мысли. Так, В.В. Розанов восхищался человеческой сексуальностью и способностью рождать детей (у него их было пятеро). Розанов выражал недовольство христианством за чрезмерный аскетизм, неприязнь к телесному. Ему ближе языческие культы плодородия 3. Подобная разноголосица взглядов отнюдь не случайна. Ибо любовь, во-первых, не является чем-то монолитным и неделимым, поскольку существует во множестве различных форм. Во-вторых, любовь типично аксиологическое понятие, а подобные понятия в истории философии, как правило, рассматриваются в двух важнейших аспектах: в плане противопоставления ее как ценности своему антиподу, т.е. контрценности (ненависти), и в аспекте разделения на высшие и низшие виды (любовь духовную, плотскую и т.д.). Наибольшая идеализация и абсолютизация любви присуща религиозно-философским концепциям, которые выводят ее суть из «заоблачных» высот (сам Бог и есть Любовь). Сторонники физической любви, наоборот, считали, что только плотская любовь естественна и здорова, поскольку служит главной цели - продолжению человеческого рода. Духовная любовь - это болезнь, наваждение, ненужная сентиментальность. Если представители различных форм идеализма в большей или меньшей степени отрывают любовь от ее эмпирических основ, то натуралистические концепции, напротив, ее как бы «приземляют». В свое время своеобразные натуралистические представления развивал А. Шопенгауэр, усматривавший в любви инструмент, или орудие, природы, предназначенное для дополнения исходного биологического влечения. Согласно мыслителю, любовь коренится в чисто биотических потребностях человеческого рода, однако на уровне своих ментальных проявлений она приобретает духовную интеллектуально-эстетическую окраску. Следовательно, в наиболее радикальных концепциях единые стороны феномена любви (плотское, сексуальное и духовное начало) отрывались и противопоставлялись друг другу как ценность и контрценность. Между тем духовная и физическая стороны любви – это ее неотъемлемые противоположности, проникающие и питающие друг друга, отсечение одной из сторон неизбежно приводит к искажению этого замечательного чувства. Полноценная любовь предполагает слияние, неразрывное единство двух ее составляющих. Искусственный отрыв любви и ненависти друг от друга характерен для представителей различных форм абстрактного гуманизма, которые проповедовали и проповедуют всеобщую любовь ко всем и ко всему: к человеку, животным, природе и т. д. При этом любовь приобретает некоторый внесоциальный (природно-биологический или трансрелигиозный) оттенок. В противовес панлюбовным сформировались идейные течения, поставившие во главу угла ненависть. Типична в рассматриваемой связи позиция известного немецкого философа Ф. Ницше, который утверждал, что истинной природе человека отвечает война и потому она «необходима». Война является естественным путем ведущим к становлению сверхчеловека: «Пусть по тысяче мостов и тропинок стремятся они (люди. – И.Б.) к будущему и пусть между ними будет все больше войны и неравенства..!». Разумеется, война, ненависть и зло неразделимы. Ну, и что из того? Ведь зло есть лучшая сила человека: «Человек должен становиться все лучше и злее» – так учу я. Самое злое нужно для блага сверхчеловека» 4. Человеконенавистнические доктрины характерны для разного рода расистских и им подобных теорий. Таким образом, немало историко-философских и современных концепций, в которых речь идет о любви и ненависти, отличаются антидиалектическим характером. Религиозно-философские доктрины, как правило, отрывают любовь от ее земных основ и отождествляют ее сущность с самим богом (абсолютом). Феномен же ненависти, напротив, всячески удаляется от божественного источника любви. И поскольку любовь тождественна самому богу, постольку она приобретает абсолютный характер. Тогда как зло (ненависть) относительно. Реже встречаются концепции, которые абсолютизируют зло. Во-вторых, широкое хождение в современном мире имеют абстрактные гуманистические концепции, которые не обязательно являются религиозными, но также абсолютизируют любовь (Л. Фейербах, Э. Фромм и многие др.).
Любовь и ненависть как сущность и явление Ввиду широкой популярности весьма проблематичных концептов любви и ненависти, необходимо более подробно остановиться на их сущности. Оба рассматриваемых фактора представляют собой единство чувства и мысли, они проявляются как состояния влечения или отвращения, положительные или отрицательные рефлексии. Иными словами, феномены любви и ненависти суть по преимуществу духовные явления, которые, вместе с тем, невозможно полностью свести к их духовному эквиваленту. Выше отмечалось достаточно распространенная традиция рассматривать любовь и ненависть вне непосредственной связи друг с другом. Однако, наряду с ней, влиянием пользовались и противоположные ей концепты, которые стремились к истолкованию любви и ненависти в их неразрывном единстве. Эмпедокл сочинил мир, где Любовь и Вражда сменяют друг друга. Любовь олицетворяет собой силу притяжения, которая обеспечивает эволюцию мира к полному единству. Напротив, Вражда есть сила отталкивания, которая расчленяет единый мир на части. В этой мифологеме, безусловно, содержится вполне рациональное зерно. Любовь действительно характеризует стремление субъектов достигнуть гендерной полноты и завершенности. Тогда как ненависть отличает противоположное стремление к уничтожению гендерной полноты бытия. Любовь и ненависть - типично оценочные понятия; поэтому их определения должны иметь последовательно аксиологическую направленность. Этому методологическому требованию, на мой взгляд, отвечают следующие дефиниции: 1. Любовь есть процесс созидания гендерной полноты бытия. 2. Ненависть есть процесс разрушения гендерной полноты бытия. Следовательно, маркерами любви и ненависти выступают соответственно понятия созидания и разрушения. Как отмечает Э. Фромм, «созидание и разрушение, любовь и ненависть не являются инстинктами, существующими независимо друг от друга. И то и другое служит ответом на одну и ту же потребность преодолеть ограниченность своего существования, и стремление к разрушению неизбежно возникает в тех случаях, когда не удовлетворяется стремление к созиданию. Удовлетворение потребности в созидании ведет к счастью, разрушительность – к страданию, и больше всех страдает сам разрушитель» 5. Термины «созидание» и «разрушение» в данном контексте носят последовательно аксиологический характер, ибо не существует никаких строго эмпирических критериев гендерного созидания и разрушения. Возьмем в качестве примера ситуацию с операцией по смене пола. Казалось бы, разрушение половой идентичности, данной человеку от рождения, налицо. Однако на место прежней идентичности приходит другая (противоположная). И в этой своей новой идентичности субъект достигает большей гармонии, полноты и завершенности собственного бытия. Следовательно, биотическое разрушение (в буквальном вполне эмпирическом смысле) пола, данного индивиду от рождения, в аксиологическом измерении оказывается процессом созидательным (позитивным). Проблема сущности любви и ненависти постоянно находилась в центре внимания мыслителей. Так, согласно Гегелю, «истинная сущность любви состоит в том, чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом «Я» и, однако, в этом исчезновении и забвении обрести самого себя и обладать самим собой». Э. Фромм писал: «…подлинная сущность… любви позволяет преодолеть ограниченность своего индивидуального существования и в то же время ощутить себя носителем активных сил, которые и составляют акт любви». И «только в том случае, если человеку удается установить отношения с людьми на принципах любви, он обретает чувство единства с ними, сохраняя вместе с тем свою целостность» 6. Отдельный человек чувствует как бы свою незавершенность (неполноценность), неудовлетворенность исключительно собственной жизнью, не связанную тесно с существом противоположного пола. Людям присуще фундаментальное стремление к гармоничной, целостной жизни. Разумеется, подобная цельность трудно достижима и путь к ней пролегает, прежде всего, через любовь. И чем сильнее эта взаимная любовь субъектов (эротическая, материнская и иная), тем в большей степени удовлетворяется жажда целостности и завершенности человеческого бытия. Любовь и ненависть представляют собой типичные оценочные понятия (категории). Любовь имеет позитивную общественную значимость, т. е. является ценностью, тогда как ненависть, напротив, есть значимость отрицательная, следовательно, контрценность (антиценность). При этом противоположность любви и ненависти абсолютна лишь в известных пределах, за которыми она относительна. Другими словами, любовь и ненависть суть диалектически противоречивые общественные факторы. Сказанное означает, что не существует абсолютно чистой и ничем незамутненной любви, совершенно лишенной противоположных черт. Точно также обстоит дело и с ненавистью. Иначе диалектическая взаимосвязь между рассматриваемыми здесь факторами была бы попросту невозможна. Таким образом, позитивность любви как индивидуальной и общественной эмоции (рефлексии) является отличительной ее чертой, сущность же ненависти, в конечном счете, отрицательна. Любовь не означает полного отсутствия борьбы, иначе любящие друг друга начнут задыхаться 7. Следовательно, диалектический характер любви и ненависти предполагает наличие в большем или меньшем объеме противоположных компонентов, ибо человеческие чувства по своей природе двойственны и противоречивы. Избыток, слишком сильная концентрация позитивных чувств легко переходит в свою причиняющую страдания противоположность. При менее сильных чувствах их колебания не столь значительны, и чувства носят более ровный и спокойный характер. Любое ощущение – это обратная сторона другого ощущения, и оно легко превращается в свою противоположность 8. Хорошо известно, что каждое явление противоречиво и содержит в себе множество разнотипных и разноуровневых противоположностей. При этом важнейшим методологическим требованием выступает задача нахождения основного противоречия исследуемого объекта. Любовь и ненависть, на мой взгляд, выступают сторонами основного движущего противоречия гендера (гендерной реальности, гендерной деятельности). Именно здесь эти два противоположных и одновременно неразрывно связанных между собой чувства имеют особое значение. Тогда как за рамками гендерной реальности они обладают преходящей (например, исторически временной) ценностью. (Так, классовая рознь не была присуща родовому обществу и не утрачена надежда на изживание ее в постклассовой цивилизации.) Далее, любовь имеет место именно среди людей и отнюдь не характерна для зоологического сообщества. Человек способен любить только как представитель социального пола, хотя для взаимного влечения имеются также глубокие биотические основания. Никакая вещь на уровне явления не сводима к своей наиболее глубокой сущности. Так обстоит дело и с любовью / ненавистью. В качестве сложного явления отношения между ними в ряде ситуаций могут далеко выходить за рамки сугубо гендерной реальности. Скажем, религиозные, нравственные, политические и иные общественные связи не есть разновидность гендерных, хотя рассматриваемые нами чувства широко представлены в этих сферах. Однако они не могут играть здесь роль основного движущего противоречия. (Неслучайно, в религиозной идеологии любовь и ненависть не выступают равновеликими противоположностями, т.е. их статус здесь совершенно различен!) Любовь и ненависть суть фундаментальное диалектическое (движущее) противоречие именно гендерной реальности. Если на уровне сущности любовь есть стремление субъекта к достижению единства и гармонии, то в качестве явления она представляет гораздо более сложное образование, объединяя в себе весьма противоречивый спектр человеческих переживаний (инстинкт и мысль, безумие и разум, стихийность и сознательность, буйство крови и культуру нравственных норм, полноту ощущений и полет фантазии, жестокость и милосердие, насыщение и жажду, созерцание и желание, мучение и радость, боль и наслаждение, свет и тьму). В некоторых крайних своих проявлениях любовь способна даже вступить в противоречие со своей сущностью. Из практики жизни известно, что любовь, при определенных условиях, может превратиться в дестабилизирующую и разрушительную силу (эта особенность хорошо отражена в народном фольклоре; например, в присказках: «Любовь зла…»; «Полюбится сатана пуще ясного сокола» и т.д.); напротив, ненависть в некоторых ситуациях способна играть роль стабилизирующего и творческого фактора. Иными словами, любовь невозможно полностью свести к позитивному, а ненависть – исключительно к негативному аспектам. В некоторых случаях любовь способна послужить злу. Отсюда утверждения об антиобщественном ее характере: «Любящий в высшем смысле этого слова – враг общества»; «Любовь всегда нелегальна» 9. Неудивительно, что у феминисток можно встретить заявления о том, что «любовь – это реакция жертвы на насилие». И если ранее любовь рассматривали в качестве фактора, помогающего женщине реализовать собственные возможности и возвышающего ее; то ныне любовь обвиняют в том, что она состоит на службе у женщины-объекта и губительна для аутентичной жизни 10. «Прежде любовь отождествлялась с непостижимой тайной сердца, теперь ее расшифровывают как политику самца, - пишет Ж. Липовецкий. «…Безраздельная любовь и верность ставятся под сомнение как буржуазные ценности; становится старомодным и несколько неудобным объясняться в любви. Происходит изменение перспективы, которое и приведет Барта к констатации пришествия новой непристойности: непристойности проявления чувств» 11. Сложность любви заключается и в том, что, будучи по своей сути, стремлением к достижению гендерной целостности, она представляет собой весьма динамичный процесс, сторонами которого выступают два любящих друг друга субъекта. И достижение искомой полноты совместного бытия в данный момент времени отнюдь не гарантирует ее нарушение в последующие временные интервалы. Важная мировоззренческая проблема -- вопрос о взаимосвязи абсолютного и относительного в любви и ненависти. Абсолютным моментом взаимодействия в рамках любви и ненависти выступает динамика, постоянный переход позитивных и негативных их составных (эмоциональных состояний субъекта, положительных и отрицательных гендерных и иных поступков) друг в друга. К примеру, сильная вначале любовь юноши и девушки во временных рамках брака сначала остывает, переходит в равнодушие, а затем, при стечении ряда негативных факторов, и в ненависть друг к другу. Следовательно, чувство любви у одних и тех же людей может в итоге обернуться ненавистью, тем самым осуществляется полная замена позитивного чувства на негативное. Нередким является не постепенный (в течение многих лет), а внезапный и мгновенный переход любви в свою противоположность, а также ситуация постоянного колебания субъекта между ними. Именно в силу того, что любовь в своей основе глубоко положительное чувство, люди всячески стремятся к погружению в переживания с ней связанные. В противном случае не отводилось бы столько места любовным коллизиям на страницах литературы и в искусстве, а мировые религии не объявили бы ее сущность тождественной самому богу. Любовь в самом широком гендерном смысле слова – одно из самых сильных позитивных чувств, присущих человеку; она отодвигает старение, придает душевные и физические силы, избавляет от одиночества. Великая надежда на преодоление одиночества связана с любовью…, - писал Н. Бердяев. – Любовь и есть преодоление одиночества, выход из себя в другого» 12. И, напротив отсутствие любви или ее утрата нередко равносильны утрате счастья. Вот иллюстрация этих мыслей на примере художественной литературы.
А. Каневский. ОН И ОНА (притча) Он был юн и безрассуден. Она – молода и прекрасна. В нем кипела кровь. Она мечтала о принце. Он увидел ее. Она увидела его. И пришла любовь. Целый год они были счастливы. Вместе ели, вместе спали, вместе по утрам плавали в море. Они не верили в Бога, но тайком молили его продлить это счастье до конца их жизни. Но однажды он обидел ее. Она в ответ обидела его. Он хлопнул дверью. Она вслед ему разбила об эту дверь тарелку. И пришла ненависть. Она написала жалобу в его дирекцию. Он оскорбил ее прилюдно. Она вывезла из квартиры свои вещи. Он повесил объявление о продаже квартиры. Она назло ему вышла замуж. Он назло ей женился. Они вили новые гнезда, растили детей, устраивали семейные вечеринки, ездили за границу, имели любовников и любовниц, благоустраивали свои садовые участки, оздоровляли там внуков… И пришла старость. Она страдала от болезней. Он сдавал анализы. Она возмущалась маленькой пенсией. Он писал жалобы на соседей. Она осуждала молодое поколение. Он протестовал против рока… И только во время мучительно привычных бессонниц оба вспоминали то единственное, что явилось оправданием их прихода на эту Землю - вспоминали свою Любовь. И вспыхивал румянец на увядших щеках, и синхронно стучали их сердца, и тянулись руки друг к другу… но все это уже в разных постелях, в разных городах, в разных жизнях 13.
Известно, что чувства любви и ненависти характеризуются силой своего проявления. И чем сильнее чувство любви, тем в большей мере повышается оценка объекта любви. Повышение ценности объекта (партнера) в глазах субъекта (партнерши) служит дополнительным стимулом преодоления трудностей, которые неизбежно возникают в процессе общения различных гендерных субъектов. В ряде ситуаций ценность объекта любви (партнера, друга, ребенка и т. д.) может повыситься до абсолютной. Ибо любовь — это как бы голод по человеку, чувство невероятной психологической потребности в нем, постоянная заинтересованность в дружеском, сексуальном и ином общении с ним. Любимый человек порой приравнивается любящим субъектом ко всему человечеству: только он один на земле способен утолить глубокий голод любящего. Он превращается для него в абсолютную ценность. Для других же людей объект такой же, как все, ничем не лучше других 14. Однако способность человека превращать любовь к другому человеку в абсолютную ценность, наряду с позитивной, содержит в себе немало негативных, опасных сторон. В связи со сказанным выше отдельного разговора требует умение каждого из гендерных субъектов, так сказать, регулировать необходимые «пропорции» любви, иначе она может превратиться в настоящую болезнь и даже привести к трагическому финалу. Основная причина неудачи чрезмерно сильных и страстных чувств, в конечном счете, заключается в самой тенденции превращать относительное в абсолютное. В результате чувства одержимых людей редко бывают взаимными. Слишком большая интенсивность чувства любви, слишком сильная концентрация эмоций приводит к страсти, становится патологической привязанностью, вызывающей болезненные ощущения и переживания. Обыденная жизнь обладает устойчивой тенденцией к понижению ценности чувств, значимость которых заметно отклоняется от средней нормы. Поэтому сильно любить, как, впрочем, и ненавидеть, непросто. Э. Фромм в рассматриваемой связи пишет: «На самом деле, любить нелегко. Иногда удается очень легко влюбляться и быть любимым до тех пор, пока другой человек, да и ты сам себе не наскучишь. Но любить и, так сказать, «оставаться» (пребывать) в любви довольно трудно – хотя это и не требует от нас ничего сверхъестественного, а в действительности является самым главным человеческим качеством» 15. Абстрактный гуманизм, касается ли это любви или иных ценностей (свобода, справедливость и т. д.), пытается то, что в действительности относительно, превратить в абсолютное мерило всех человеческих отношений. В этом случае, во-первых, игнорируются или принижаются многие другие ценности, во-вторых, происходит нарушение диалектической связи данной ценности (любви, добра, свободы) с собственной контрценностью (ненавистью, злом, контрсвободой). В результате соответствующая теория приобретает односторонний и догматический характер. Если индивид, социальная группа или общество в целом пытаются реализовать абсолютизированные духовные ценности в практике жизни, это, как правило, оборачивается для социума негативными последствиями. Сказанное имеет непосредственное отношение ко всей гендерной структуре (детям, взрослым, пожилым людям). Между тем абсолютизация любви в современной духовной культуре общества — достаточно распространенное явление (например, непрекращающиеся проповеди всеобщей любви, любви ко всем и ко всему). Как в личностном, так и общественном плане абсолютизация любви граничит с патологией. Где, однако, кончается любовь и начинается ее противоположность, т. е. нелюбовь, и каковы их внешние и внутренние критерии? Очевидно, не существует каких-то строго определенных границ, мер, в связи с которыми можно было бы сугубо эмпирически констатировать наличие одного из этих чувств. Граница между ними относительна, а различие может быть установлено лишь в самом общем плане, исходя из философского (сущностного) их определения. Иными словами, все те поступки и акты субъекта, которые являются созидательными и способствуют росту гендерной полноты бытия, следует относить к любви. И, напротив, разрушительные по своим гендерным последствиям поступки целесообразно отнести к нелюбви (ненависти). Любовь и ненависть, на мой взгляд, выступают сторонами основного (движущего) противоречия гендерной деятельности (гендера, гендерной реальности). Противоречие между любовью и ненавистью складывается в первую очередь между основными гендерными когортами общества: детьми, взрослыми и пожилыми людьми. Движущей силой развития (или деградации) различных гендерных общностей являются социальные связи, формирующиеся в континууме любви и ненависти. Последние, конечно же, обладают рядом эмоциональных и иных проявлений: симпатия / антипатия, влечение / отвращение и т. д. Отсюда порой неоднозначные по характеру взаимоотношения между различными гендерными группами (известная проблема отцов и детей и др.). В целом, сущность любви и ненависти реализуется, прежде всего, в рамках различных гендерных образований. Например, любовь в рамках семьи (между родителями и детьми, другими родственниками) также имеет своим конечным результатом достижение полноты бытия. Существуют определенные различия в любви между полами и в их взаимоотношениях с другими гендерными группами (детьми, пожилыми людьми и т.д.). Общим здесь является тенденция, связанная с реализацией сущностного компонента любви. Иными словами, любовь мужчин и женщин выражается в их общем стремлении к созиданию полноты бытия. Некоторые же особенности в проявлениях любви обусловлены природой двух разных полов, двумя различными способами гендерного бытия (маскулинности и феминности). Однако возможны и прямо противоположные отношения полов друг к другу, доходящие до ситуации своего рода «войны полов». Она проявляется, например, в том, что каждый из партнеров старается сознательно или бессознательно изменить партнера, заставить его поступать в соответствии со своими собственными требованиями и желаниями. Когда человек любит, ему порой хочется полностью подчинить партнера. При этом опасность подобной стратегии не учитывается, ведь полностью подчинившийся, предсказуемый партнер, оказавшийся в полной власти, зачастую, теряет свою привлекательность и становится совершенно не интересен. Цивилизационное развитие идет в направлении все большей индивидуализации любви, что вполне отвечает общему ходу мирового прогресса в сторону возрастания и всемерного развития человеческой индивидуальности. И в этом процессе ведущая роль принадлежит эротической любви, в которой наличествует элемент предпочтительности, отсутствующий в братской и родительской любви. Он состоит в том, что один человек любит какой-то совершенно особой, глубинной сутью своего существа и воспринимает в другом тоже особую глубинную суть его (или ее) существа. Эротическая любовь избирательна и требует определенных, в высшей степени индивидуальных, элементов. Кроме того, индивидуальность мужчины и женщины должна удовлетворять условию их совместимости» 16. Итак, любовь является в целом глубоко позитивной стороной основного гендерного противоречия, хотя может сопровождаться также и негативными проявлениями. Не следует, далее, чрезмерно преувеличивать негативность ненависти. Невозможна жизнь общества только по законам любви, исключающая всякие проявления ненависти. В большей или меньшей степени ненависть (злость, гнев, раздражение и т.п.) совершенно необходима для нормального функционирования социума. Как представить себе защиту Отечества на поле боя без ненависти к врагу? Можно ли бороться с терроризмом, испытывая к его представителям чувства любви? Или даже взять не столь крайние варианты, т. е. сугубо мирную жизнь. Возможно ли побеждать в спорте (особенно в Большом спорте), испытывая к сопернику лишь позитивные чувства? Вся история спортивных состязаний свидетельствует о том, что спортсмен, испытывающий к сопернику лишь положительные чувства, рискует быть побежденным. Человек устроен таким образом, что мобилизующим характером для него обладают, в первую очередь, именно отрицательные эмоции (спортивная и иная злость). Поэтому без их умелого подключения эффективность спортивной (и не только!) деятельности явно понижается. Разумеется, концентрация негативных чувств в Большом спорте – явление не только позитивное. Ведь нередко нелюбовь (мягко говоря!) к соперникам передается и болельщикам (пример футбольных и иных фанатов). В этом плане Большой спорт небезопасен в нравственном и социально-психологическом отношении.
Любовь и ненависть в системе предметно-рефлективных и субъектно-объектных гендерных связей Любовь и ненависть – неотъемлемые составные гендерной реальности, которая существует как нерасторжимое единство гендерного отношения и гендерной деятельности (социальной статики и динамики). В свою очередь, гендерная деятельность представляет собой взаимодополнительное единство предметности и рефлективности 17. Поэтому любовь и ненависть в аспекте своего деятельностного бытия также предметно-рефлективны. Иными словами, беспредметная любовь и ненависть не существуют. Они непременно каким-либо способом объективируются (овеществляются, опредмечиваются) в процессе деятельности различных субъектов, т.е. проявляются в каких-либо реальных поступках. В то же самое время любовь и ненависть не существуют вне акта рефлексии, следовательно, вне своей субъективированной, отраженной целеполагающей формы. Рефлективный акт стремится найти предмет как свою цель. Любовь на уровне чистой рефлексии без наличия ее предмета есть не что иное, как некоторое размышление, мечта, греза, идея, желание, хотение. И чем сильнее они овладевают человеком, тем с большей целеустремленностью он стремится найти подходящий для нее реальный предмет (объект). Аналогична ситуация и с ненавистью. Чисто рефлективная ненависть обнаруживает себя как неопределенное беспричинное недоброжелательство против всего и всех. Что представляют собой любовь и ненависть в контексте гендерного отношения между субъектом и объектом? Как и любая другая устойчивая связь, гендерное отношение по своему содержанию субъектно-объектно (объектно-субъектно) и обладает двумя основными формами выражения: субъектно-субъектной и объектно-объектной 19. Субъектно-объектный характер любви и ненависти нагляднее всего обнаруживается в отношении к вещам и неодушевленным предметам. Одни вещи и предметы мы любим (цветы, ухоженные парковые зоны), другие являются объектами нашей нелюбви (стихийные помойки, автомобильные пробки и т.д.). Однако не только любовь к неодушевленным предметам, но и к другим людям является по своему содержанию субъектно-объектной. Во взаимоотношениях между людьми имеет место процесс превращения человека в объект, как бы в инструмент воздействия, использования, манипулирования или эксплуатации. Это присуще любым видам отношений, в том числе сексуальным. Разумеется, в идеале сексуальные и другие человеческие отношения должны отвечать духу равноправия. Если же партер превращен в объект вне зависимости от целей такой метаморфозы – желание получить удовольствие или с интересом наблюдать за ним, - отношения, по общему мнению, становятся нездоровыми. Однако, подобное мнение – предрассудок, ибо любые отношения всегда, помимо всего прочего, предполагают объективирование (превращение партнера в объект). «Одному из участников отношений всегда необходимо рассматривать своего партнера предметно, объективно, переживая вместе с тем полную идентификацию со своим визави, но не желая отказываться от холодного объективного наблюдения» 18. Во взаимоотношениях субъекта и объекта любви и ненависти понятие амбивалентности присутствует постоянно, один и тот же индивид в процессе развития отношений может являться как субъектом, так и объектом. Следовательно, в качестве объектов любви и ненависти могут выступать не только вещи, но и люди. В этом случае гендерная связь приобретает субъектно-субъектную форму выражения и представляет собой стремление двух (или более) людей воплотить идеалы духовной совместимости, гармонии или, напротив, стремление к их разрушению. Что представляет собой объектно-объектное гендерное отношение? Существует ли оно вообще? Безусловно, существует. Объектно-объектная форма взаимосвязи любви и ненависти имеет своей целью достижение полноты или, напротив, дисгармонии телесного бытия. Человек устанавливает гармонию между своей телесностью и окружающими его вещами! Или же чисто сексуальная гармония – без душевной привязанности и стремления к установлению гармонии душ. Типичной любовью объектно-объектного вида является проституция, где фактически наличествует стремление достичь некоторой полноты телесного, вещного, сексуального бытия. Сексуальная жизнь проституток превращена в инструмент их повседневного заработка. Проституция – это все же наиболее крайний вариант объектно-объектного отношения. Менее крайней, но, пожалуй, более типичной формой является секс без любви. Еще одно различие между субъектно-субъектной и объектно-объектной сторонами любви заключается в том, что первая имеет индивидуальную направленность, тогда как вторая (половое чувство) во многом безлично. Духовная сторона любви субъектно-субъектна, т.е. существует как некоторое поле притяжения между двумя людьми, обладающими глубокой индивидуальностью. Конечно, можно было бы сказать, что каждый человек индивидуален не только как духовное, но и в качестве телесного существа. И это действительно так. Однако степени индивидуализации человеческой телесности и духовности качественно различны. Фактически степень индивидуализации духа не имеет границ, индивид постоянно изменяется в своем самопознании, овладевает все новыми идеальными объектами, тогда как телесные изменения носят достаточно ограниченный характер. Поэтому мы вправе сказать, что индивидуальность духовности человека несравненно выше, чем индивидуальность его телесности. Несколько преувеличивая эти реальные различия, можно, с известной долей условности, говорить даже о безличности телесности, что нередко и делают представители философии и искусства. Ненависть, будучи субъектно-объектным отношением, также имеет две основные формы выражения – субъектно-субъектную и объектно-объектную. Что касается первой, то с ней все понятно. (Двое или больше людей питают друг другу отнюдь не дружественные эмоции.) Объектно-объектное отношение в плане контрлюбви – это, например, сознательное или неосознанное заражение сексуального партнера сифилисом, СПИДом и т.п. Это и есть намеренное или ненамеренное внесение в телесное бытие дисгармонии, импульса разрушения. Признание объектно-объектной стороны у феноменов любви и ненависти означает, что их нельзя свести исключительно к духовной деятельности в ее гендерном аспекте. Как правило, субъектно-субъектная (ментальная) и объектно-объектная (телесная) стороны любви и ненависти в целом соответствуют и дополняют друг друга. В этом случае духовное чувство органично переплетается с половым инстинктами и влечениями, что поднимает любовь на новую, высшую ступень, обретая черты подлинной красоты и эстетического наслаждения. Вместе с тем единство этих сторон любви и ненависти не означает их тождества. Иными словами, субъектно-субъектная и объектно-объектная стороны любви и ненависти носят относительно самостоятельный характер, обладают определенной спецификой, которая нуждается в изучении. Более того, в некоторых крайних ситуациях может происходить отрыв субъектно-субъектной и объектно-объектной (духовной и телесной) сторон любви и ненависти друг от друга. Именно в этом случае возникает ситуация наличия яркой любви, которая, однако, является препятствием для репродуктивной деятельности вовлеченных в нее субъектов. Так, в литературе можно встретить идею о наличии скорее обратной, нежели прямой связи между любовью и разможением. В частности, показано, что самые яркие образы половой любви, как правило, не связаны с разможением. Ни Ромео с Джульеттой, ни Данте с Беатриче, ни Тристан с Изольдой, ни даже Афанасий Иванович с Пульхерией Ивановной не оставляют потомства 19. В истории философии не раз отмечалось, что яркое духовное чувство способно ослабить силу полового влечения. Наличие в любви и ненависти двух относительно самостоятельных сторон (субъектно-субъектной и объектно-объектной) делает ее достаточно сложным феноменом. Причем люди способны, в определенной мере, к раздельному обретению духовных и телесных компонентов. Чисто субъектно-субъектная (духовная) полнота гендерного бытия приводит человека к идеалам платонической любви. Сильное половое влечение является основой для реализации партнерами сугубо сексуальной полноты бытия. Множество поколений людей вынуждены были довольствоваться какой-либо одной из этих сторон любви. Однако такая односторонняя (только духовная или телесная любовь) есть нарушение в самой ее сущности, которая требует обретения подлинной, а не односторонней полноты гендерного бытия. Всякое же отступление в односторонность есть не что иное, как нарушение фундаментального закона любви. В практической жизни суррогатные любовные паллиативы чреваты негативными последствиями как для отдельного индивида, так и для общества в целом. Абстрагирование от духовной стороны любви создает возможность для ее деэротизации, что и произошло во многих странах и регионах мира во время сексуальной революции XX столетия. И если в прошлом язык романтической любви выступал средством ухода от сексуальности, то сегодня мы наблюдаем нечто противоположное. Постоянный акцент на сексуальность и разговоры о ней фактически ведут к подавлению и вытеснению духовной, возвышенной стороны любви. Итак, не следует отрывать любовь от ненависти, ведь они представляют собой две диалектические противоположности и являются основным (движущим) противоречием гендера (гендерной реальности). Литература: 1. Клизовский А.И. Основы миропонимания новой эпохи. М., 2001. С.377. 2. Федоров Н.Ф. Вопрос о братстве, или родстве… // Собр. соч.: В 4 т. М., 1995. Т.1. С.155-156, 286.
4. Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Соч.: В 2 т. М, 1990. Т.2. С.72, 208. 5. Фромм Э. Мужчина и женщина. М., 1998. С.161. 6. Там же. С.187. 7. См. Самыгин С.И. Любовь глазами мужчины. Ростов-на-Дону, 2000. С.181, 195. 8. См. Иванюк Т.И. Феномен любви. М., 2003. С.87, 89. 9. Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1991. С.320. 10. См. Липовецкий Ж. Третья женщина. СПб., 2003. С.34. 11. Там же. С.34-35. 12. Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., 1994. С.247. 13. Каневский А. Он и она // Труд – 7. 2002. 1 авг. 14. См. Самыгин С.И. Ук. соч. С.101, 14. 15. Фромм Э. Ук. соч. С.122. 16. См. Самыгин С.И. Ук. соч. С.27. 17. Булычев И.И. Основы философии, изложенные методом универсального логического алгоритма. Тамбов, 1999. С.163-170, 237-248. 18. Гуггенбюль-Крейг Адольф. Брак умер – да здравствует брак! СПб., 1997. С.79. 19. См. Троицкий С.В. Философия христианского брака. Киев, 1996. С.18, 19. |