Наше интервью |
Наше интервьюВопрос: Как и когда началось Ваше увлечение прогнозированием? Ответ: Все началось более полувека назад с желания ускорить строительство коммунизма в родной стране. Мои первые работы появились еще при жизни Сталина в 1951 году. В то время мне пришла в голову идея написать научно-фантастический роман о коммунизме, чтобы все читающие прослезились, устыдились, перестали пьянствовать и воровать и более быстрым шагом устремились к светлому будущему, к коммунизму. Но пока я собирал материал для этого романа, я увлекся Уэллсом, потом Циолковским, и затем погрузился в литературу и по ходу дела я познакомился с Иваном Ефремовым, и выяснилось, что роман, о котором я думаю, уже написан – «Туманность Андромеды» – и он не чета тому, который задумывал я. Таким образом, с идеей написания романа мною было покончено, но зато мне в голову пришла иная идея: создать новую науку – науку о будущем, футурологию. Я тогда еще не знал, что эта идея пришла в голову не только мне и что слово «футурология» глупо, потому что слово «футуро» латинское, а «логос» греческое. И тогда мне пришла в голову мысль создать комиссию при президиуме Академии Наук по марксистско-ленинской социальной проблематике. Эпопея с созданием этой Академии шла с 1956 по 1970 годы. Вопрос: Почему так долго? Ответ: Хотя не менее двадцати академиков поддержали эту идею и помогали мне, но пробить ее не могли, потому что уже был Научный Совет по научному коммунизму, Научный Совет по соревнованию двух систем и третий научный совет по внешне близкой проблематике создать было очень сложно. И наша работа в этом направлении стояла, пока до Советского Союза не докатилась волна бума прогноза, связанная с так называемой косыгинской перестройкой в 1966-1967 годах. У нас в Советском Союзе было несколько разных перестроек: НЭП, хрущевская, горбачевская. Косыгинская перестройка заключалась в том, что наши вожди увидели, что они построили нежизнеспособное, но очень живучее государство, государство реализованной утопии казарменного социализма. Оно было очень плохое, потому что оно держалось на принудительном труде, на принудительной идеологии и на казарменных отношениях. И это всех отталкивало. Зато это была утопия, потому что не было безработных, было 32 миллиона избыточных мест на 130 миллионов работающих, то есть, десятки миллионов людей делили зарплату пополам, и без того нищенскую. Но зато человек не стоял в очереди на бирже без работы, а получал свои 125 рублей так же, как и все остальные, даже если он плохо работал или вообще не работал. Никто не знал, что на самом деле это не деньги, а просто денежные знаки, которые печатаются по мере их надобности. Но баланс все равно соблюдался. И это государство ввязалось, по сути, в Третью Мировую войну, в гонку вооружений с Соединенными Штатами. Естественно, очень быстро прошел Карибский кризис, и выяснилось, что мы не тянем. Тогда и встал вопрос о капитуляции, этот вопрос тянулся больше двадцати лет, но, в конце концов, мы капитулировали. Но я отвлекся…Так вот, Косыгин решил совместить кислое с пресным: работать, как в СССР, а жить, как в Америке. Для этого и стали вводить понятия хозрасчета, соревновательности и материальной заинтересованности. И вот под эту перестройку легализовали «буржуазную футурологию», легализовали прогнозирование. У нас мгновенно образовалось около тысячи секторов и отделов, а позднее, уже в середине 80-х годов, появились институты. Тысячи и тысячи людей занялись разработкой прогнозов. И эти тысячи и тысячи людей, поскольку государство их отвергало, объединились на общественных началах и проводили бесконечные симпозиумы, коллоквиумы, конференции, конгрессы. Возникла даже Общественная Академия, но в это время ворвалась Чехословакия, и сыграли отбой. Идеи Косыгина не получили развития и, хотя он до своей смерти оставался премьером, но фактически он был отстранен, и его люди, в том числе и президент Академии Наук Румянцев, были тоже отстранены. Я, как и иные инициаторы, тоже получил выговор и был тоже отстранен от дела. Вопрос: А что произошло в 1970-ые годы и позже? Вопрос: А затем началась большая двадцатилетняя история, когда во Всесоюзном Совете научно-технических обществ создали сначала комиссию, а потом комитет научно-технического прогнозирования. Вот в этом комитете было несколько семинаров, и почти все они умерли. Но все же на базе одного из этих семинаров удалось образовать комиссию, сыгравшую роль исходной базы для Академии Прогнозирования. Сначала это было Обществ Содействия Всемирной Федерации Исследования Будущего, а потом, уже в 1997 году, около десятка организаций, соединились и образовали такого рода Академию. Вопрос: Каков опыт работы Академии? Ответ: У нашей Академии – печальная судьба Кассандры. У Кассандры трагедия была в том, что ей никто не верил. Она делала верные предсказания, и никто не верил. Здесь судьба почти такая же: нам не то что не верили, а от нас просто отворачивались. И, кстати сказать, совершенно правильно отворачивались, потому что ведь если исследуешь проблему, то проблему можно использовать либо как проблему, то есть, руководство к действию, либо как повод для спекуляций на тему «Кто виноват и что делать?». Мы тоже грешили последним. Вопрос: С зарубежными футурологами и специалистами по прогнозированию Вы сотрудничаете? Ответ: Тут тоже свои проблемы. В 1997 году мы начали проект «Россия-Мир» 2001-2010 годов, нами был создан объемный доклад, и каждому разделу этого доклада мы придали «абстракт», по-английски. Я разослал десятки экземпляров этого доклада по всему миру, доклад был запущен в Интернет. Но мы не учли того, что СССР больше нет, и наша социальная наука и наши прогнозы никого на Западе не интересуют. Поэтому сейчас мы идем с другого конца: мы будем создавать Академии в Казахстане, Белоруссии, Киргизии, Азербайджане и тогда уже можно говорить об условиях для осуществления международных прогнозных разработок. Вопрос: Чем так важен прогноз? Ответ: Сейчас человечество переходит стремительно из одного качественного состояния в другое. Вот только что мобильный телефон у нас был экзотикой, а сейчас этот мобильник есть у каждого и самое главное, что он как средство коммуникации стремительно развивается, он становится средством выхода в Интернет. И этот шаг радикально преобразует наше привычное общение. Последствия этих изменений нами пока плохо представляются, но к ним надо быть готовым, потому что это очень сложная и амбивалентная по своему возможному назначению техника. Возможно, что это затронет и сферу чувственной жизни и физиологию. Вопрос: Что Вы имеете в виду? Ответ: Возможно, что «уходит» общество Homo sapiens , на место людей Homo sapiens приходят совсем другие Homo с совсем другими ценностями, совсем другой жизнью. Уже сейчас нам гарантируют возможность создания программ, обеспечивающие 90 лет здоровой жизни, потому что все отклонения вовремя замечаются, пресекаются и так далее. Но одновременно это делает вас уже получеловеком, потому что вы уже манипулируемая личность. А если у вас появился ребенок, вы и его можете заранее запрограммировать. Этот будет Шварцнеггером, а эта будет Мерилин Монро. Но человечество, которое наполовину состоит из Шварцнеггеров, а наполовину из Мерилин Монро, это – кошмар, антиутопия. Стало быть, надо этику новую этику вводить, чтобы понимать в каких пределах можно менять физику и психику человека, а в каких пределах лучше этого не делать. Вопрос: Какие тенденции Вас особенно волнуют? Ответ: Наступает эпоха соблазна соединиться симбиозом с самим компьютером. Компьютер – машина, эта машина не способна ошибаться, в отличие от человека. Ошибающаяся машина – это брак. Машина не способна быть милосердной. Она не способна любить, делать ошибки, раскаиваться. Все человеческое ей чуждо. И поскольку все человеческое ей чуждо, человек становишься Дьяволом – господином над людьми. Это – страшная вещь, но вместе с тем и нужная, потому что сейчас мы шаг за шагом приходим к мысли: не бывать человеку в космосе, нечего ему там делать, потому что человеческий организм не выдерживает ничего кроме 10 % земной суши. Ему везде плохо: и в глубинах океана, и в высотах космоса. Но к 10% суши добавляется, как компенсация, интернет. Сейчас интернет – это хаос, 90% – Бог знает что. Это становится опасным, потому что интернет может служить оружием и преступности. И раз это так, значит, неизбежна цензура. Она уже сейчас начинает вводиться. Правда, это очень трудное и долгое дело, но такая работа совершается. Вот есть, например, библиотека Кирилла и Мефодия. Вы туда можете войти, только заплативши деньги. И туда не каждого принимают. Вот это первый просвет того будущего интернета, который возникнет. Как только интернет из хаоса превратится в космос, его можно будет поставить на службу человечеству. Вопрос: Вы «ставите» на овладение сетью информации? Ответ: Да. Информационные сети и поля несут в себе огромный прогностический потенциал. Надо только этим овладеть. И вот тогда на наших глазах будет рождаться «лучистое человечество» – система информационных сетей, о которой писал, мечтал, верил, Циолковский. Вопрос: Исходя из этого, какова должна быть философская концепция человека? Ответ: Человек – это творец творчества. Человек может остаться человеком только в том случае, если он творит. Все творения человека делятся на три категории. Категория первая – научно-техническое творчество. Начиная с изобретения вечного двигателя и кончая мытьем полов – все в широком диапазоне входит в научно-техническое творчество. Второе – это художественно-эстетическое творчество. Начиная с сочинения симфонии или романа и кончая тем, что ты просто слушаешь музыку или слушаешь стихи, или наслаждаешься красотой природы. Это все равно творчество, художественно-просветительское. И, наконец, третье, самое, пожалуй, важное и самое трудное. Это морально-этическое творчество. Творчество возлюбить своего ближнего или одну из своих ближних, или, наоборот, одного из своих ближних. То есть, любовь—это, оказывается, вовсе не секс, вовсе не влюбленность, а это очень тяжелая работа. Это такое же творчество, как написать роман или создать паровоз. Хотелось бы верить, что люди нескончаемое количество лет, сколько глаз видит, будут заниматься все новыми и новыми вечными двигателями, велосипеда, все новыми и новыми творениями художества и все равно влюбляться будут вновь и вновь. Вот все это вместе взято требует, конечно, прогнозного обоснования. Вот почему мы хотим сейчас превратить нашу Международную Академию в консолидацию национальных академий с локальными центрами в крупных университетских центрах. И все то, что я сказал, это мое личное мнение. Оно ничего не значит, и будет иметь какое-то значение, когда пройдет через горнило десятков, а может быть, даже сотен и тысяч прогнозных разработок во всеоружии всего методического инструментария. Только тогда мы будем очень осторожно делать шаги из одного качественного социального мира в другой, тщательно взвешивая последствия каждого шага. |