ПРАВОВЫЕ ВЗГЛЯДЫ П. А. СОРОКИНА, Пиджаков A. Ю., Майор М. Н. |
A. Ю.Пиджаков доктор юридических наук, доктор исторических наук М. Н.Майор кандидат философских наук ПРАВОВЫЕ ВЗГЛЯДЫ П. А. СОРОКИНА К числу самых выдающихся
ученых XX века, несомненно, принадлежит Питирим Александрович Сорокин
(1889-1968) - российский и американский социолог, с чьим именем связано
создание Гарвардской школы социологии. Труды П.А. Сорокина охватывают
практически все области социологии, включая социологию знания, социологию
искусства, методологию социологии, политическую социологию. Его работы,
посвященные анализу современного общества, поражают глубиной интуиции и
научного анализа, при этом нельзя не отметить и другую их весьма яркую черту —
попытку создать «нравственную историю XX века». Но именно эта попытка и сыграла
«злую шутку» с наследием великого мыслителя и гуманиста отнюдь не гуманного XX
века. Начиная свой научный путь
как позитивист, Сорокин во второй половине своего творчества уделяет большое
внимание духовным, религиозным ценностям и создает выдающуюся интегральную
теорию социальных систем, в которой важное место отводится праву. Правовые
взгляды этого мыслителя во многих аспектах близки феноменологической социологии
и имеют общую интегративную направленность. Что же понимал под правом
сам П. А. Сорокин? Право для него – совокупность определенных правил поведения,
имеющих свои отличительные признаки. Эти признаки следующие: первая и основная
черта правовой нормы поведения заключается в том, что она является нормой,
наделяющей одно лицо (субъекта права) тем или иным полномочием (правомочием), а
другое лицо (субъекта обязанности) той или иной обязанностью. Иными словами,
правовая норма всегда устанавливает определенную связь (коммуникацию) между
двумя правовыми центрами (субъектом права и
субъектом обязанности) и указывает, что может требовать один и что
должен сделать другой. Этот признак, состоящий в распределении полномочий
(прав) одним и обязанностей (должного) другим, составляет основную, неизбежно
присущую черту правовой нормы. Поэтому всякое правило поведения, которое обладает
этим признаком, будет, по Сорокину, нормой права. Однако этого мало. В
психологическом плане правовая норма, по мысли Сорокина, отличается от других
норм поведения тем, что она всегда двусторонняя: ее сознание или переживание
всегда сопровождается приписыванием тех или иных полномочий (прав) одним и тех
или других обязанностей другим. Но в отличие от своего учителя, Л. И.
Петражицкого, Сорокин признает объективные проявления права. В частности он
полагает, что правовая норма дана не только в виде объективного психического
явления, правового убеждения, но она проявляется и во множестве других
объективных форм, например, во множестве поступков человека, понимаемых в
широком смысле слова. К последним будет относиться речь, символические жесты,
письменность и другие поступки (тексты, если использовать современную
терминологию). При этом формы проявления или «объективирования» правовых
убеждений или норм не ограничиваются перечисленными явлениями. Не только
отдельные поступки людей, но все их взаимоотношения, весь уклад общества или
государства являются «застывшими овеществившимися правовыми нормами или
убеждениями». Ученый убежден, что в непростительную ошибку впадают те, кто под
правом привык понимать только мертвые, застывшие статьи официальных кодексов или
«безжизненные измышления юристов»; вопреки мнению таких лиц, «мы видим, что
право – живая реальность, окружающая нас со всех сторон. Оно, в виде убеждений
– в нас, и в виде словесных и письменных формул, в виде поступков и
общественно-правовых институтов – вне нас»[1]. Значительные перемены в
государственной политической жизни ознаменовали начало ХX века в России. Под сильным напором
внутренних и международных обстоятельств сама верховная власть была вынуждена
предпринять ряд акций, которые вели к либерализации политической жизни,
фактически ограничивали самодержавие. Эти акции можно свести к двум, наиболее
важным и существенным сдвигам в российском обществе. Во-первых, впервые
практически была осуществлена идея об органе представительной власти, которая находилась
в центре политической борьбы на протяжении всего XIX века. Во-вторых, была легализована
оппозиционная политическая деятельность, что позволило в достаточно короткие
сроки сформировать многопартийную систему, которая в свою очередь, начала
оказывать определенное влияние и на течение политической жизни и на управление
государством. В этом
отношении научное наследие русского ученого П. А. Сорокина, который в начале
1920-х гг. был выслан из Советской России, жил в Берлине и Праге, а затем
переехал в США, представляется недостаточно исследованным. Среди огромного
многообразия изучаемых П. Сорокиным тем особый интерес представляют
политические и правовые взгляды крупнейшего российского мыслителя, в том числе
его взгляды на сущность российской революции 1917 года как непосредственного
участника тех событий. Он занимал не последнее место в своей политической
партии и выступал за оказание поддержки Временному правительству, он также
являлся одним из редакторов газет «Дело народна» и «Воля народа». Перемены начала XX века, как и все предшествующие
реформации в России, являлись «революцией сверху» и проводились исключительно
по замыслу и под непосредственным управлением верховной власти. Характеризуя
указанный период в целом, следует отметить, что это была последняя и, в
конечном итоге, неудачная попытка сформировать модель государственного и
социально-экономического устройства, в которой бы органически сочетались
традиционная общинно-монархическая парадигма российского общества, одной стороны, и императивы индустриальной
цивилизации, неизбежно проникающей и начинающей диктовать свои правила в
России, с другой. Старый мир развалился в
России не потому, что так уж сильны были большевики, хотя и трудно отрицать их
энергию и целеустремленность, а потому, что к 1917 году основательно прогнил
фундамент царского режима, включая саму имперскую идею. Перегрузки военного
времени на экономику страны и психику людей еще более усугубили ситуацию.
Негативную роль сыграл и политический характер Российской империи, так как по мере
ослабления центральной власти в национальных регионах нарастало стремление к
самостоятельности. Первая мировая война
окончательно пошатнула самодержавие, а власть Временного правительства
оказалась слишком слабой, чтобы удержать разбушевавшуюся народную стихию в
рамках закона. Миллионы людей, многие из которых в условиях военного времени
получили в руки оружие, потеряли привычную ориентацию, перестали верить в
завтрашний день, обрели чувство вседозволенности. Нетерпение, элалитаризм,
постоянная психическая взвинченность и неуравновешенность – вот доминанта
массовых настроений 1917 г. В своей книге «Человек.
Цивилизация. Общество» Питирим Сорокин наиболее подробно и красочно излагает
свое отношение к свершившейся на его глазах революции. Он считал, что в жизненном
цикле всех великих революций как бы просматриваются три типические фазы. Первая обычно очень
кратковременна, она отмечена радостью освобождения от тирании старого режима и
ожиданиями обещаемых реформ, лучезарна своим настроением, ее правительство,
правило, гуманистично и милостиво, а его политика мягка, нерешительна и часто
бессильна. Но постепенно в людях просыпается «наихудший из зверей». Краткая
увертюра подходит к концу и обычно на смену ей приходит вторая, деструктивная
фаза. Великая революция превращается в ужасающий шквал, неразборчиво сметающий
все на своем пути. Она безжалостно искореняет не только обветшалые, но и все
еще жизнеспособные институты и ценности общества, а тем самым уничтожает не
только отжившую свой век политическую элиту старого режима, но и множество
творческих лиц и групп. Революционное
правительство на этой стадии безжалостно, тиранично и подчас кровожадно, а его
политика преимущественно деструктивна, насильственна, характеризуется
ориентированностью на применение террористических
методов. И если случается, что торнадо второй фазы не успевает до основания
разрушить нацию, то революция постепенно вступает в свою третью, конструктивную
фазу. Уничтожив все контрреволюционные силы, революция начинает создавать новый
социальный и культурный порядок. Причем этот новый строй основывается не только
на новых революционных идеалах, но и реанимирует самые жизнестойкие
дореволюционные институты, ценности и способы деятельности, временно
разрушенные на второй фазе революции, но возрождающиеся и вновь утверждающие
себя помимо воли революционного правительства. В постреволюционном порядке
обычно новые модели и образцы поведения тем самым гармонизируются со старыми,
но не потерявшими жизненную силу образцами дореволюционной действительности[2]. В
России, по мнению П. А. Сорокина, лишь в конце 1920 года русская революция
вступила в третью фазу. Питирим Сорокин
изначально был против старого режима царской власти и выступал за ее свержение,
но методы, которыми руководствовались большевики, строго критиковались им. Он
выступал за либеральную реформацию государственного строя и отвергал любое
возможное насилие. Как редактор популярной газеты «Дело народа», он старался
наиболее полно и по возможности подробно и правдиво донести до читателей суть происходящих
явлений и высказать свое отношение к ним. После свержения царской
власти все политические узники были освобождены и постепенно стекались домой,
кто из Сибири, а кто из-за рубежа. Однако, П. А. Сорокин указывает на тот факт,
что большая часть всех этих людей никогда и не была по сути политическими
узниками, а просто – обычными преступниками, но все они «строили» из себя жертв
царизма. П. Сорокин считал, что Советы, сформированные из таких «героев», на
глазах теряли чувство реальности и направляли все свои усилия на борьбу с
Временным правительством, проповедуя социализм, при этом ничего не делая для
преобразования и революционного воспитания русского общества. Что же касается
правительства, то и оно вело себя в равной мере беспомощно. Разделение власти
завершилось окончательно, а Временное правительство с каждым днем теряло под
собой почву. В апреле 1917 года
состоялась конференция партии социал-революционеров. «Состояние умов у новых
«мартовцев» стало еще более радикальным. Новые «революционеры» относятся к
старым лидерам партии, как к своим слугам. «Новое» большинство провело свою
резолюцию о немедленном прекращении войны и столь же немедленном установлении
социалистического правительства»[3]. П.
Сорокин высказывался против этой программы, покидает зал конференции , снимает
с себя полномочия редактора «Дело народа». Многие из старых членов партии
последовали его примеру: правое крыло почти целиком покинуло конференцию.
Сорокин и его сторонники понимают, что рано или поздно, но это должно было
случиться и в дальнейшем учреждают новую газету «Воля народа». В Россию возвратились
лидеры большевиков – Ленин, Троцкий, Зиновьев и другие. П. А. Сорокин и его
сторонники настаивают на созыве Всероссийского съезда крестьян. Период с мая по
июнь 1917 года Питирим Сорокин оценивает как агонию. Крестьянский съезд начал
работать и, казалось, положение должно было бы стабилизироваться. Съезд
завершил свою работу голосованием за создание крестьянских советов, выбором
депутатов, исполнительного комитета и представителей в другие избирательные
органы. П. А. Сорокин был избран в качестве члена исполнительного комитета и
делегирован на «Комиссию по разработке Закона о выборах членов Учредительного
Собрания». Питирим Александрович
считал, что Советы крестьянских депутатов оставались последним надежным
бастионом. Большинство из мужиков, представлявших крестьянство, умудрялись все
еще сохранять в себе интеллектуальное равновесие. Период с октября по декабрь
1917 года П. А. Сорокин оценивает как пучину. Его оценка ситуации резка и
однозначна. Он пишет: «Наконец, наступил хаос. Большевики победили. Все было
предельно просто. Временное правительство и только что открывшийся Первый
Всероссийский съезд Советов были сметены с такой же легкостью, как и царский
режим в свое время. Благодаря военным комитетам помощи революции большевики
контролировали все военные подразделения. Через Петроградский Совет рабочих
депутатов они установили господство над рабочим классом. Зимний дворец,
Петропавловскую крепость, железнодорожные вокзалы, телефонные узлы и почты. Для
того, чтобы разрушить старое правительство и создать новое, потребовалось не
более двадцати четырех часов»[4]. События 1914-1922 гг.
способствовали трансформации мировоззрения П. Сорокина от позитивистского,
гуманистического_ к своеобразной «интегральной системе философии, социологии,
психологии, этики и личностных ценностей», к интегрализму (восстанавливающему
Правду, Добро, Красоту), как характеризовал свое мироощущение сам Сорокин[5].
Стремление к интегрализму стало, по нашему мнению, ведущей характеристикой
русской политической философии и философии права с конца XIX в. Результатом стали различные
вариации синтеза теорий правового государства и социализма (правовой социализм
Б. А. Кистяковского, С. И. Гессена), культурного государства и социализма
(культурный социализм П. Б. Струве), правовых и психологических факторов
(психологическая теория права Л. И. Петражицкого, Н. М. Коркунова). Наиболее
яркое воплощение, цельность и стройность интегрализм получил в творчестве П. А.
Сорокина, которому удалось представить гармоничную систему, объединяющую целую
гамму факторов, явлений (голода, войны, созидательной любви), тенденций и
закономерностей (падения кар и наказаний) совершенно различных отраслей знания.
Обратимся к
социологии права П. А. Сорокина. Исследуя в 1927 г. «Русскую
социологию в ХХ в.», Сорокин отмечает среди социологических школ и такое
направление, как «социологизация» юриспруденции, политической науки и
экономики. И, действительно, можно согласиться с Сорокиным, что «анализ проблем
в этих науках становился все более социологическим»[6].
Традиции социологического
направления в праве были заложены С. А. Муромцевым,
М. М. Ковалевским, Н. М. Коркуновым,
Л. И. Петражицким, и самим
П. А. Сорокиным. Рассматривая основные
формы общественной организации, П. Сорокин выделяет среди них основные
четыре: – тотэмическое общество, – родовое общество, – территориально-племенное общество, – государство. Тем самым он утверждает
вторичность государства по отношению к обществу и праву[7].
Именно право, а не государство, выступает у Сорокина силой, которая определяет
поступки человека, мотивирует его поведение. Разграничивая право и
нравственность, Сорокин рассматривает правовые воления как категорически -
обязательные и нравственные воления как рекомендуемо - пожелательные. При
этом официальное право или кодекс законов конкретной группы представляет собой
совокупность категорических волений, предъявляемых к поведению членов группы со
стороны правительства ... и указываемых в официальном «Своде законов»[8].
Несмотря на рекомендуемый характер нравственных волений и обязательный характер
правовых волений, и те, и другие влияют: «1) как мотивационная сила, 2) как
дрессирующая сила, 3) как сила, производящая социальный отбор, т.е.
уничтожающая одних людей и благоприятствующая выживанию других»[9]. Именно последнее значение волений, изменяя
состав народонаселения в период политической борьбы, революций, войн, удаляет
из жизни, по его мнению лучших, т.е. энергичных и сильных людей, оставляя
страну после борьбы и войны обескровленной. Здесь мы видим развитие Сорокиным
идеи ненасилия, социологии толерантности, которая нашла позже практическое
воплощение в деятельности Гарвардского центра по изучению созидательного
альтруизма. Влияние войн и революций
как орудия отрицательной селекции П. Сорокин, будучи сторонником
ненасилия, показывает на примере России. Так с 1914 г. по 1922 г., в
России: – общий процент уменьшения населения составил 13,6 % (21 млн.), – погибли в основном мужчины, население «обабилось», – европейская часть
России потеряла в войне 1/7 часть, азиатская часть - 1/30, – в меньшей мере
пострадали морально и биологически дефективные лица, – в эти года процент
гибели выдающихся, одаренных людей был выше, чем «рядовой серой массы»
(примерно в 6–7 раз). Минимальная цифра умственно квалифицированных лиц,
погибших в это время, - 30–40 тыс. (среди них А. А. Блок,
Л. Н. Андреев, И. А. Покровский, В. М. Хвостов,
М. И. Туган-Барановский, Е. Н. Трубецкой,
Б. А. Кистяковский, др.)[10].
– огромный процент составили эмигрировавшие и высланные. Но еще более устрашающими
факторами будут последствия, как отмечает Сорокин, отразившиеся на потомстве
оставшихся в живых (учитывая рост психических расстройств, увеличение процента
смертности новорожденных, эпидемии тифа, которым переболела 1/3 населения,
дизентерии, малярии, «испанки», катастрофический рост туберкулеза). В
подтверждение этого он приводит слова Франклина о том, что «по векселям войны
... главные платежи приходится платить не столько во время войны (и революции),
сколько позже»[11]. Категория прогресса
устойчиво связана у Сорокина с мирной историей (США, Япония), с ненасилием в
обществе, с сохранением "основного биологического расового фонда лучших
производителей страны" как ведущей доминанты политики государства[12].
Изучая право, Сорокин
уделяет большее внимание психологическому, нравственному фактору, а не
социально-экономическому. Так он вводит и развивает в правовой лексике такие понятия, как: 1) правовая боль,
отмечая, что «все формы борьбы за право вызваны ощущением правовой боли»,
поэтому защищая нарушенное право, человек защищает тем самым «величайшую
общественную ценность» - общественное достоинство[13]; 2) правовое чувство
в народе, отмечая, что право облагораживает весь душевный строй людей, всю их
психику, превращает ее из «холопьей души» в душу свободного гражданина»[14]; 3) «морально-правовой термометр»[15]; 4) наградное право. П. Сорокин выявляет
многообразие влияния права на человека и общество, в частности: 1) оно как "чистая
мотивирующая сила способствует формированию гражданина[16]; 2) как принудительная сила оно влияет в нескольких аспектах: – в виде «правовой угрозы наказанием или правовой награды»[17]; – в виде принудительных
физических актов со стороны государства или общества[18]; – в форме прямого или
косвенного правового отбора при использовании смертной казни в виде меры
наказания [19]; 3) в качестве
дрессирующей силы, способной привить новые привычки и истребить старые путем
повторения, прививки (например, привычки психологии и поведения свободного
человека)[20]. Как видим, Сорокин
рассматривает влияние права на все сферы жизнедеятельности человека и общества,
и в его творчестве велико влияние авторов психологической теории права
Н. М. Коркунова, Л. А. Петражицкого. Высшая степень проявления
влияния права в представлении Сорокина, по нашему мнению, это право,
выступающее как правовое убеждение, осознание своих правомочий и обязанностей[21]
. Судя по множественному
влиянию права как принудительной силы как в концепции Сорокина, так и в
реальной действительности, право понималось большинством в то время (а данная
работа издана Сорокиным, напомним, в 1919 г.) все-таки как принуждение. Такое понимание породило
горячих сторонников по крайней мере двух крайних позиций в России в начале
ХХ в., в то время как традиция подобного правопонимания берет свое начало
еще в европейской мысли эпохи Просвещения: – это теория
морально-правового регресса с одной стороны, гласящая, что «идеал
морально-правового человека находится на заре истории», что подтверждают
древние космогонии, Библия[22]; – и с другой стороны, теория нравственно-правового прогресса. Хотя, как и у многих
мыслителей, есть золотая середина и у Сорокина в виде теории круговоротов, так
называемого "топтания на месте", которая предполагает то ухудшение,
то улучшение идеала. Но, как отмечает Сорокин,
нет четких критериев морально-правового улучшения или ухудшения идеала. И Сорокин, тем самым,
поставив новаторскую для своего времени задачу выявления критериев правового
прогресса, разрабатывает их, пытаясь вывести и построить концепцию правового
идеала. Исследуя сущность великих
идеалов «царства Божия на земле», «Бога и веры», «свободы, равенства,
братства», их судьбу в эпохи христианства, Реформации, Великой французской
революции, периоды I-й мировой войны, российских революций, П. Сорокин выводит
закон социального иллюзионизма. Здесь он раскрывает огромную неизбежную
пропасть между недостижимыми идеалами и реальной действительностью, в которой
царит насилие и произвол. И любые революции поэтому, используя традиционные
насильственные средства для нетрадиционных идеалов, становятся реакциями, а
революционеры-диктаторы - реакционерами[23].
В результате родителями коммунистического общества, коммунизма или этатизма в
истории всех народов, как и в России, становились война, голод, «обеднение масс
при наличии имущественной дифференциации»[24].
Теме войны и голода П. Сорокиным посвящены отдельные произведения: статья
«Влияние войны на состав населения, его свойства и общественную организацию»,
книга «Голод как фактор: Влияние голода на поведение людей, социальную
организацию и общественную жизнь» (1922). П. Сорокин прочно
связывает тему голода, сытости населения и тему утверждения веры, идеологии или
разочарования в ней, колебания питания и колебания идеологии. Так, для успеха
«коммунистически-социалистической идеологии», по его мнению, необходимы два
основных условия: «1) резкий значительный рост дефицитного и сравнительного
голодания масс, при невозможности утоления его иными путями, 2) наличность
имущественной дифференциации в стране»[25].
Хотя никакой идеал теоретически не доказуем, по оценкам Сорокина, однако
совершенно иной подход требует "идеал правовой нормы". Здесь применим
не теоретический критерий истинности, а практический критерий - критерий
блага личности и блага общества[26]. Этот критерий уже давно
подтвердил свою историческую значимость в виде известного критерия действенной
любви - любви друг к другу, христианской заповеди: «люби ближнего, помогай
ему, будь солидарен с ним...»[27].
Идеалом права в соответствии
с этим критерием является право «взаимной солидарности и любви людей друг к
другу», которое П. Сорокин называет правом социально-благожелательного
поведения. Рассматривая правовой
идеал взаимной солидарности и любви с точки зрения полезности права в обществе,
Сорокин выводит следующие критерии измерения роста и уменьшения человеческой
солидарности: 1) критерий интересов личности; 2) критерий правового равенства личности; 3) критерий
количественного и качественного роста солидарности и социально-благожелательного
поведения; 4) критерий падения наказаний и наград; 5) критерий качества тех
средств, которыми добывается социально-благожелательное поведение[28]. Эти критерии
соответствуют историческим законам, которые подтверждают не регресс, а
морально-правовой прогресс человеческой цивилизации. Всемирная история является
историей постепенного освобождения личности: от опеки, от уз касты, сословия,
класса, церкви, семьи, государства и именно это освобождение и есть
доказательство постепенного морально-правового прогресса. Кроме освобождения
человека от излишней опеки и сковывающих уз, Сорокин считает показателем
прогресса и тенденцию падения жестокости, отмечая: «жестокость является
переменной, стремящейся к нулю, как к своему пределу». Говоря о падении
жестокости, Сорокин имел в виду и гуманное отношение к преступникам, к которым
позже в Гарвардском центре по созидательному альтруизму в 50-е гг. он
пытался применить систему «альтруистического перевоплощения». К рассмотрению
преступления он подходит с психологической точки зрения, считая, что: – преступление -
психологическое явление, хотя возникло в ходе социального общения; – при определении
преступления можно находиться на точке зрения того или иного индивида; – «для каждого индивида
преступными будут те акты..., действительные или воображаемые, свои или чужие,
которые возбуждают в нем соответственные специфические переживания»[29].
Так, один и тот же акт в одной группе может одновременно быть и подвигом, и
преступлением в зависимости от того, кем, против и для кого был выполнен, какие
возбудил в индивиде переживания. При этом преступный акт
сочетает в себе следующие элементы психической жизни: – представление «запрещенного» акта; – отталкивающая эмоция; – часто страдание в силу
оскорбления, вражды, ненависти, желания отомстить и т.д. [30]. Наряду с падением
жестокости, Сорокин выявляет и историческую тенденцию падения кар, которая
сопровождается следующими характеристиками: – путь постепенного
падения кар представляет собой путь «от неограниченной мести - к тальону, от
обязательного тальона - к факультативному, от обязательной мести - к
допускаемой, от разрешаемой мести - к системе композиции и прощения»; – происходит и
ограничение круга наказываемых лиц: «от коллективной кары к индивидуальной, и
от неограниченной вменяемости к неограниченной невменяемости»[31].
Говоря о коллективной вине, каре, необходимо отметить, что трагедия России
всегда воспринималась обществом как коллективная кара, наказание, а в связи с
этим и коллективное покаяние, спасение являвшееся одной из доминант русского
мировоззрения, объясняющее единство русского человека с землей, народом,
Отечеством. В менталитете русского народа поэтому особое место занимала
коллективная вина, ответственность, груз которой мешал человеку освободиться и
не быть зависимым. – изменяются сами мотивы
наказания, становясь более гуманными, целью кар становится предупреждение
преступлений, а не устрашение преступника; – рост реститутивного, а не репрессивного права; – падение подопечности подданных, женщин; – появление института
«условного осуждения и досрочного освобождения»[32].
По нашему мнению, именно
эта проблема приемлемости жестокости в обществе, частоты применения крайней
меры наказания - смертной казни, увеличения числа жертв самоуправства и
самосуда и стала в начале ХХ в. самым веским доказательством в сторону
морально-правового прогресса или регресса того или иного общества. И Россия в этом смысле
стала, по нашему мнению, в начале ХХ в. полигоном противоборства
регрессивных и прогрессивных тенденций. С одной стороны, мы видим утверждение в
философско-правовой мысли идеи свободы личности, концепции возрождения
естественного права, идеи неприкосновенности прав личности, и с другой стороны,
эти идеи в этот же период начинают приобретать такую известность, банальность,
классовый оттенок, утрированность вплоть до принципа «все дозволено», что под
их знаменем, лозунгами начинают совершаться новые насилия, растет
ожесточенность общества, жестокость становится нормой в череде революций,
реакций, войн. «Морально-правовой термометр», используя терминологию Сорокина,
падает, свидетельствуя об уменьшении человеческой солидарности. Ибо в такие
периоды раздора, конфликтов в обществе каждый стремится к выживанию, заботясь
уже не о высших ценностях, а о естественных потребностях. Так как война и
революция, объявляя прежние ценности предрассудками, «уничтожают те тормоза в
поведении, которые сдерживают необузданное проявление чисто биологических
импульсов», прививают «антисоциальные», «злостные акты», происходит «оголение»
человека от всего костюма культурного поведения»[33]. В такие периоды
притупляются правовые убеждения и обостряются, по нашему мнению, правовые
чувства. А когда речь идет о чувствах, то колебания являются более полярными и
резкими. Именно такие колебания, шатания то влево, то вправо; то в сторону
красных, то белых, и формируют конъюнктурное благожелательное поведение в
соответствии с полезностью для каждого нового режима, порядка; благожелательное
поведение, определяемое зависимостью от угрозы наказания. Результатом этого в России
стала пассивная благожелательность общества, так поражавшая нас в советском
прошлом. Мы видим здесь прямые аналогии, которые можно провести между
принципами благонадежности российских подданных периода Российской империи
XIX - начала ХХ в. и благожелательного поведения в Советской империи,
привычкой к такому поведению, утверждаемой и насаждаемой то самодержавными
реакционерами, то большевистскими и советскими доктринерами. Если учесть критерий
культурности и цивилизованности, справедливо выдвигаемый Сорокиным, то можно
свидетельствовать о характерном, по нашему мнению, для России историческом
законе круговоротов, возвращения на круги своя - постоянной череде в веках
то реакции, то застоя, то перестройки и это не случайно. Мы видим, что как
только происходит сближение западной и российской цивилизации в истории, так
разражается революция - промышленная, социальная, политическая. И чем
резче, в короткие сроки происходит сближение, которое становится насаждением
культуры, тем грубее, страшнее по своей силе трансформация общества и
государства. В чем причина таких
тенденций и событий в истории России? Думается, причин несколько: 1) Россия -
цивилизация межпограничная, и попытка навязать приоритет западной цивилизации
справедливо вызывала возмущение как следствие нарушенного правового чувства; 2) вмешательство,
навязывание, сила как мужские начала в культуре всегда вызывали естественное
сопротивление в женской по сути культуре России, вечным символом которой был и
остается лик пресвятой Богородицы; культура для которой более свойственны
пассивные, мирные средства, сладкая греза, а не решительный натиск; 3) дрессирующая (по
выражению Сорокина) роль права (источником которого в России долгое время был
обычай) сформировала, привила как неотъемлемое качество русского человека его
зависимость от традиций, устоев, которые выше установлений власти, сформировала
привычное сознание в своем обязательном отличии, своей самобытности,
исключительности, при этом не всегда высшего уровня. А это чувство особости,
своеобразия могло объяснить любые коллизии в отечественной истории, как
негативные, так и позитивные; а способность поддержать самобытность и особость
стала критерием легитимности политики и самодержцев, и вождей, и президентов. Питирим Александрович
Сорокин был арестован 2 января 1918 года и дальнейшую свою научную деятельность
возобновил уже после эмиграции из России. Через полстолетия Питирим
Александрович писал о произошедшей революции уже несколько иначе, но с той же
болью и разочарованием: «Прав я был или нет, не знаю, но я одобрял позицию
социал-патриотов. В то время я еще питал идеалистические иллюзии по поводу
наших союзнических правительств Запада. Я еще верил в честность,
демократичность и нравственность их политики, политики немакиавеллевского
толка, верил, что они останутся верны договорам и обязательствам, в их
готовность помочь России с трудный час, как она помогала – и спасала – их в час
смертельной опасности… Позднее мои иллюзии относительно западных правительств
развеялись. Вместо помощи России, когда она нуждалась в этом, они старались
ослабить ее, ввергнуть в гражданскую войну, расчленить ее, отторгнув, возможно
и захватив ее территории… Если бы в 1915-1917 гг. Я придерживался мнения, что
западные правительства так же циничны, хищны, по-макиавеллевски лживы,
недальновидны и эгоистичны, как и все остальные, включая и советское, я,
вероятно, присоединился бы к интернационалистам. Но случилось иначе, я оказался
в стане социал-патриотов. Вместе в правительством Керенского и большинством
лидеров и простых членов социалистических и либеральных партий… Я отстаивал эту
позицию как член Временного правительства Керенского, член Совета Российской
республики, депутат Учредительного собрания, Российского Крестьянского совета,
и как один из основных редакторов эсеровских газет «Дело народа» и «Воля
народа», как ученый, оратор, лектор. Эту позицию я отстаивал до самой своей
высылки из России»[34]. В феврале 1949 г. П.
Сорокин стал директором Гарвардского исследовательского центра по
созидательному альтруизму. В концепции центра и нашла отражение, и реальное
воплощение интегральная система, теория толерантности П. Сорокина. Две
последующие идеи были положены в основу его создания: - отрицая популярные
рецепты предотвращения войн конфликтов,
прежде всего политические средства, демократические преобразования в силу
воинственности равно как демократии, так и автократии, утверждая, что даже ООН
не может дать длительного мира. Сорокин заявляет: только значительное
увеличение альтруизма отдельных личностей, групп, институтов и культур способно
установить прочный мир и гармонию между людьми[35]; - альтруизм, эта
бескорыстная, созидательная любовь, является огромной энергией, но «при
условии, что мы знаем, как производить ее в изобилии, как аккумулировать и как
использовать»[36]. Такие его труды, как «Социальная
мобильность» (1927), «Современные социологические теории» (1928) и «Социальная
и культурная динамика» (1937-1941) стали классикой мировой социологии, а работы
российского и позднего американского периодов его творчества так и остались
недостаточно изученными и востребованными, несмотря на их большую научную и
практическую значимость. И хотя в последние десятилетия статьи и книги П.А.
Сорокина все чаще стали переиздаваться в нашей стране, многие из его
исследований остаются не известными отечественным социологам. На закате своего жизненного пути
Питирим Александрович Сорокин передал в дар библиотеке Санкт-Петербургского
(тогда — Ленинградского) университета, выпускником которого он являлся,
некоторые свои книги, из-данные в Америке. Долгое время они находились в «спецхране», доступ в который
имели лишь специалисты, а пропуском для них являлась их «партийная пригодность»
и желание написать работу на тему «Критика буржуазных концепций...». Но, как
известно, лишь запретный плод сладок, и когда появилась возможность свободно
изучать наследие П.А. Сорокина, сложилась парадоксальная ситуация. Сначала, на
фоне всплеска интереса к трудам всемирно известного социолога, представители
многих областей гуманитарного знания стали обращаться к работам Сорокина.
Вскоре появились первые серьезные исследования научного наследия социолога, в
основном посвященные концепции «социокультурной динамики» и общим
социологическим воззрениям; были переведены на русский язык и переизданы
некоторые из его трудов. В настоящее время произошел спад «моды на Сорокина» в
Европе и Америке, а в нашей стране окончательно оформились три
исследовательских центра по изучению его творчества: это факультеты социологии
Московского и Санкт-Петербургского университетов и Международный институт
Питирима Сорокина — Николая Кондратьева, прилагающие огромные усилия по
возвращению научного наследия ученого. А наследие это колоссально - список
трудов «американского периода творчества» насчитывает более 130 монографий и
научных статей. К числу работ; оставшихся без исследовательского внимания,
можно отнести труды, посвященные проблемам власти и политики. Среди подаренных
в университетскую библиотеку томов в отличном состоянии сохранилась книга
Сорокина «Власть и нравственность. Кто должен сторожить стражей?». Это
исследование он провел вместе со своим бывшим студентом, а к тому времени уже
состоявшимся специалистом в области отклоняющегося поведения — Уолтером
Ланденом, автором более чем 50 научных работ по криминологии и девиантному
поведению[37]. Когда исследование
«Власть и нравственность» вышло в свет, П.А. Сорокину исполнилось 70 лет.
Впервые книга «Власть и нравственность» была издана в разгар «холодной войны»,
в 1959 г. в США и практически сразу была переведена и издана в Японии, Индии и
Франции. Вот только некоторые политические события этого года: революция на
Кубе, в результате которой диктатор Батиста сбежал из страны и к власти пришла
Освободительная армия, возглавляемая Фиделем Кастро; в Тибете вспыхивает
восстание местного населения против китайского гарнизона, а Далай-лама тайно
покидает Лхасу и прибывает в Индию, обращаясь к ООН с призывом вмешаться в
конфликт. В этом же году СССР направляет Японии ноту, в которой настаивает на
выводе с ее территории всех американских военных баз. Со своей стороны СССР
гарантирует нейтралитет в отношении Японии, а Канада и США подписывают
Соглашение о сотрудничестве в области применения атомного оружия для совместной
обороны. Еще одно «знаменательное событие» — впервые в берлинском воздушном
коридоре советские реактивные истребители атаковали американский самолет. Таким
образом, эта работа П.А. Сорокина была не только актуальной с
научно-исследовательской точки зрения, но и имела прямые практические выводы. Именно этому, — практическому аспекту
исследования П.А. Сорокин придавал особое значение, но именно этот аспект был
меньше всего удостоен внимания со стороны коллег и общественности. В своих
воспоминаниях социолог пишет о том, что когда он после выхода книги в свет
послал экзем-пляры с дарственными надписями президенту Эйзенхауэру, Н.С.
Хрущеву и нескольким сенаторам и конгрессменам Соединенных Штатов, то, к своему
удивлению, получил от них благодарственные письма. С его точки зрения, это
свидетельствовало о том, что ни они сами, ни их секретари не читали книги и
отреагировали на ее получение с «автоматической вежливостью», не представляя
себе ее «подрывного», эпатирующего характера. Ведь книга содержит убедительные
доказательства того, что поведение правящих групп более преступно и
безнравственно, чем поведение других слоев общества. При этом автор доказывает,
что чем более абсолютной и жесткой является власть правителей, политических
лидеров, высших чиновников, деятелей бизнеса, профсоюзов и прочих организаций,
тем более коррумпированными и преступными оказываются эти группы людей. В то же
время чем больше ограничивается власть политиков и чиновников, тем менее
преступными становятся их деяния; качественно (уменьшается количество тяжких
пре-ступлений) и количественно (снижается уровень преступности среди них). Кроме того, в своем исследовании П.А.
Сорокин предлагает некоторые пути решения целого ряда актуальных именно для
сегодняшнего дня вопросов. От кого зависит и должно зависеть процветание и
выживание, как отдельного человека, так и человечества в целом? Кому общество
должно доверять судьбоносные решения о войне и мире? Необходимо ли всеобщее и
полное разоружение? Нужна ли замена устаревших политических идеологий на новые
ценности и нормы поведения? Все положения и выводы исследования
Сорокина опираются не на аб-страктные умозаключения, а на конкретный
исторический материал и ре-зультаты многочисленных социологических
исследований. Тем не менее, работа «Власть и нравственность. Кто должен
сторожить стражей?» вряд ли полностью соответствует «эталону научного
исследования», поскольку в ней отчетливо выступают черты публицистики. А этим
жанром творчества П.А. Сорокин владел блестяще, что было связано с его
политической деятельностью в России. Если вернуться на полвека назад с
момента выхода книги в свет, то можно проследить эволюцию
социально-политических воззрений П.А. Сорокина. Практически в каждой книге
«американского периода творчества» присутствует краткая биографическая справка,
в которой содержится информация о его жизни в России, причем большинство сведений
отражают только открытый конфликт Сорокина с Лениным и большевиками,
завершившийся высылкой из страны. А в самой серьезной работе, посвященной
научному творчеству ученого, вышедшей в Америке из-под пера ученика Сорокина
Барри Джонстона, «российскому периоду творчества» уделено лишь несколько
страниц, которые повторяют все то, что было написано самим ученым в
автобиографическом романе «Долгий путь». Зато «американский период»
охарактеризован весьма метафорично — «золотые возможности», которые П.А. Сорокин
весьма успешно смог использовать для реализации своего творческого потенциала,
который не мог быть раскрыт и реализован в России. Действительно, именно в
Америке он написал ряд блестящих работ, которые стали классикой мировой
социологии. Однако нельзя умалять и роль «российского периода», тем более,
когда речь идет о работах, посвященных проблемам политики, войны и
нравственности, поскольку в России Сорокин был не только ученым-социологом, но
и активным политиком. [1] Общая теория права…С. 61-62; 83-86. [2] Сорокин П. А. Бойня: революция 1917 года //Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. М.. 1992. С. 223. [3] См.: Сорокин П. А. Свет и тень //Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 231. [4] Сорокин П. А. Пучина // Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 242. [5] Сорокин П. А. Долгий путь. Автобиографический роман. Сыктывкар, 1991. С. 166-167; 265. [6] Сорокин П. А. Русская социология в ХХ в.// Сорокин П. А. О русской общественной мысли. С.36 [7] Сорокин П. Элементарный учебник общей теории права в связи с учением о государстве. Ярославль, 1919. С.123. [8] Сорокин П. А. Общедоступный учебник социологии. М., 1994. С.166 [9] Сорокин П. А. Общедоступный учебник социологии. М., 1994. С.167. [10] Там же. С. 419-425. [11] Сорокин П. А. Общедоступный учебник социологии. М., 1994. С. 425. [12] Там же. С. 426. [13] Сорокин П. А. Элементарный учебник общей теории права в связи с учением о государстве. Ярославль, 1919. [14] Там же. С. 175-176. [15] Там же. С. 169. [16] Там же. С. 176. [17] Там же. С. 177. [18] Там же. С. 179. [19] Там же. С. 180. [20] Там же. С. 182, 185. [21] Сорокин П. А. Элементарный учебник общей теории права в связи с учением о государстве. Ярославль, 1919. С. 169. [22] Там же. С. 187. [22] Сорокин П. А. Элементарный учебник общей теории права в связи с учением о государстве. Ярославль, 1919. [23] Сорокин П. А. Современное состояние России//Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. М., 1994. С.429–44 [24] Там же. С. 447. [25] Сорокин П. А. Голод и идеология общества//Там же С.369. [26] Там же. С. 189. [27] Сорокин П. А. Современное состояние России//Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. М., 1994. С.189. [28] Там же. С. 192. [29] Сорокин П. А. Преступление и кара, подвиг и награда. СПб., 1999. С.112–113. [30] Там же. С.115. [31] Там же. С.
277. [32] Сорокин П. А. Преступление и кара, подвиг и награда. СПб., 1999. С.303-304. [33] Сорокин П. А. О русской общественной мысли. СПб., 2001. С. 459. [34] Питирим Сорокин. Долгий путь. Сыктывкар, 1991. С. 80-81. [35] Там же. С. 215-216. [36] Там же. С. 217. [37] Журнал социологии и социальной антропологии.
2006. Том IX. № 1 (34). С. 47. |